Мы карелы

Банька, в которой расположились Васселей и Кириля, была, видимо, самой захудалой в деревне. Но они были рады и ей: почти вся их рота ночевала возле костров под открытым небом.

— Народ-то здесь собрался пестрый. Интересно, какой полк тут в Тийро составляет главную силу? — спросил Кириля у Васселея, топившего баньку.

— Такие вещи положено знать, — ответил Васселей. — Какова деревня, таково и войско. Теперь мы славная освободительная армия геройской деревни Тийро.

— Брось ты свои шутки. Кому же мы теперь будем подчиняться?

— Кому? Если живым отсюда выберешься, бабе своей будешь подчинен. Она у тебя не в Финляндии? Ну, еще того станешь слушаться, у кого будешь работу да хлеб просить.

— Пойду узнаю, — решил Кириля. — С тобой серьезно не потолкуешь.

Густой едкий дым стелился над самым полом, и Васселею пришлось лечь на пол бани. Он лежал и смотрел на пляску огня в черной каменке, и на душе вдруг стало спокойнее, вспомнилось что-то далекое, дорогое до слез. Давно это было. Тогда он был еще мальчишкой и знал он лишь отца да мать, старшего брата Олексея и только что родившегося Рийко. Его послали в баню добавить дров в каменку. Сначала он положил сухих сосновых поленьев, оставив напоследок березовые дрова. Потом лежал вот так же на полу и глядел на огонь. А потом его позвала в избу мать.

И вот он опять лежит и глядит на огонь. Только мать не зовет его.

Васселею показалось, что с того далекого дня в его жизни были сплошные, нескончаемые сумерки. Нет, впрочем, однажды проглянуло и солнце и осветило красивые косы Анни. И еще было… Останется ли жив Рийко? Хоть бы остался, был бы опорой отцу и матери на старости лет.

Васселей чувствовал себя таким усталым и старым, словно вся его жизнь прошла и ничего больше его уже не ожидало. Старик в тридцать шесть лет…

В низкую дверь вошел, согнувшись, Кириля.

— А война тут будет большая! — сообщил он. — Роты занимают оборону. Ждут красных.

— Они-то придут…

— Говорят, биться будем до последнего. Такой приказ.

— Ну, ну, говори. Такие вещи я слушаю с превеликой охотой.

— А когда уйдем за границу, надо всем держаться вместе. Нас будут готовить к новой войне. Слышишь?

— Слышу. Новости ты принес просто отменные. Аж хочется пуститься в пляс. Уж не ты ли останешься тем последним, которого будут готовить к новой войне?

Прибежал связной и передал приказ — роте велено построиться.

Дрожа от холода в тонкой шинели, перед выстроившейся ротой выступил с речью финской офицер.

— Мы знаем, что за время этой героической войны вы устали, но…

Других слов сочувствия у него не нашлось. Затем посыпались упреки и угрозы. В то время как солдаты больше всего должны проявить мужество и стойкость, эта рота покрыла себя позором и позорит славную освободительную армию Карелии. К величайшему стыду, нужно признать, что подобное случается и в других подразделениях. В Вуоккиниеми шесть солдат расстреляны за трусость. Это должно быть уроком другим. Надо было бы, конечно, расстрелять много больше. Во имя сохранения чести армии следовало бы разоружить и эту роту, половину расстрелять и оставшихся заставить кровью смыть свой позор. Но командование нашло возможным на этот раз простить солдат. Теперь они имеют возможность искупить свою вину в бою. Это будет последний бой на карельской земле, и биться надо до последней капли крови…

Пока копали окопы в глубоком снегу, мороз не чувствовался. Наоборот, даже пот прошиб. Но зато когда окопались и заняли позиции, стужа показалась невыносимой. Перестрелка в деревне то усиливалась, то затихала, порой доносились пулеметные очереди. Потом стрельба стала отдаляться куда-то на запад. Сидевшие в окопах забеспокоились, как бы им одним не пришлось отбивать атаку красных. Командир роты подозвал Васселея и велел ему, отобрав группу солдат, сходить в штаб и выяснить обстановку.

— Так точно, — ответил Васселей. — Мы скажем там, что мы уходим с позиций.

— Нет, этого они нам не разрешат.

— Мы у них не будем спрашивать разрешения. Лишь доложим, что уходим. И все.

Желающих идти с Васселеем сообщить начальству, что рота покидает позиции, было много. Васселей отобрал пятнадцать человек. Кириля, правда, беспокоился. «Стоит ли ходить докладывать? Вдруг расстреляют? Давайте уйдем, и все», — предлагал он.

Капитана Куйсму, командовавшего обороной Тийро, Васселей знал с восемнадцатого года, когда тот, сменив подполковника Малма, встал во главе вторгнувшегося в Карелию экспедиционного отряда белофиннов. Да, незавидная судьба у этого капитана. Одни командуют, наступлением, а как бежать, так его ставят командиром.

Васселей отправился разыскивать капитана. Они шли по дороге, ведущей в Финляндию. Вдруг путь им преградили солдаты, залегшие цепью поперек дороги:

— Назад! Или откроем огонь!

— Не откроете! — спокойно ответил Васселей, ведя свою группу прямо на заслон. — Нам нужен капитан Куйсма. Где он?

— Пароль?

— Идите к черту со своим паролем. Какого дьявола вы тут в тылу воюете? Ступайте на передовую.

Васселей говорил столь повелительным тоном, что командир заслона принял его за какую-то шишку из высшего начальства. Группу пропустили.