Мы - хлопцы живучие. Повесть

Рядом играют в «веревочку». Товарищ картежника, бойкий, похожий на цыгана мужчина, привычными движениями раскладывает на мостовой тонкий шнурок, крутит хитрые петли, словно вяжет кружево. Тот, кто хочет выиграть, должен ткнуть пальцем в эти петли, после чего инвалид дернет шнурок за оба конца. Зацепился шнурок за палец, попал ты в центр петли - бери деньги. Проскользнул шнурок мимо - выкладывай десятку. Здесь на мелочи не размениваются.

- Эй, давай, не зевай! - приглашает веревочник охочих попытать счастья. - Греби деньгу лопатой. Выиграешь - не радуйся, проиграешь - не горюй! Последний в жизни шанс, последний сеанс, и лавочка закрывается!

У нас с Санькой глаз острый, мы все его штучки видим. Сперва положил кружком, потом змеей набросал. Если ткнуть пальцем посередке - точь-в-точь угадаешь. У меня сердце так и ёкнуло. А что если… Тогда и без всякого щавеля, мы купим себе тетради, а если повезет, то и Глыжке гостинец. Баранки я в одном месте приметил - глаз не оторвать.

- Ну, хлопцы, смелее! - подбодрил нас инвалид.

А подношу палец к веревочке, и, кажется, затихает вся базарная площадь, только из-за спины слышится шепот:

- Облапошит он этого хлопца…

Кого облапошит? Меня? Инвалид дернул за веревочку - и петля обвилась вокруг моего пальца. А они говорят - облапошит. Как бы не так, не на тех, брат, нарвался.

- Молодец! - похвалил меня веревочник и достал из кармана новенькую, еще хрустящую десятку. А мы-то, дурни, ползаем по лугу день-деньской да тащим на себе тяжелые мешки за столько верст, когда тут деньги на земле валяются.

- Оставьте вы это, ребята, - предостерегла нас незнакомая женщина.

- Не слушайте ее, - как-то почти по-приятельски сказал нам инвалид. - Много она понимает.

Да мы и без его уговоров ни за что бы не бросили игру. Санька тоже выиграл, зато мне в другой раз не повезло. И ведь так присматривался, так следил за той веревочкой, а она шмыг - и нет десятки. Потом и Санька проворонил. Когда мы ткнули пальцами еще по разу, у нас остались только пустые мешки из-под щавля.

- Больше нет денег? - спросил инвалид.

- Не-ету, - вздохнул, как кузнечный мех, Санька.

- Ну и ступайте своей дорогой. В другой раз умнее будете.

А мы стоим и глазами хлопаем. Аж плакать охота. Вот тебе и тетради, вот тебе и баранки. Дурни мы, дурни, каких еще свет не видел. Верно бабушка говорит, что бить нас с Санькой некому.

Напарник веревочника чем-то напоминает Санькиного отца - дядю Ивана. Широколицый, шея, как дубовый комель, жилистая, жидкие рыжеватые волосы на голове. Виски посеребрены. За нашей игрой он не следил, у самого отбоя от охотников не было. А тут бросил карты в шапку вместе со скомканными пятерками, троячками, рублями и тихо сказал:

- Игнат, отдай ты им деньги… Сам видишь, что за богатеи.

- Пусть не лезут, коль в кармане пусто, - заупрямился чернявый. - А они бы отдали, если б выиграли?

Мы стоим и молчим, повесив головы. Санька красный, как вареный рак, да и у меня огнем горят щеки. Теперь я не хочу и тех баранок.

- Вот видишь? - прищелкнул языком веревочник. - Не отдали бы.

- Все равно верни! - прямо побелел наш заступник, потом сказал дрожащим голосом: - Может, твои где-нибудь вот так ходят, - и схватился за костыль.

- Тьфу ты, припадочный, - выругался веревочник, и наши скомканные десятки полетели нам под ноги. - Марш отсюда, босота!

Нас не пришлось уговаривать. Дай бог ноги подальше от той дармовщины, скорей отдали тетке свои деньги, схватили по тетрадке и - домой. Хорошо еще, что так обошлось.

- Ну и дурни, - сказала бабушка про инвалидов. - Я вам не вернула бы ни копья, чтоб не гонялись за легким хлебом. Нашлись мне асессоры - без мозолей десятки грести.

«У ЛУКОМОРЬЯ ДУБ ЗЕЛЕНЫЙ…»

Школа. Здравствуй, школа! Давненько не сидели мы в классах, не бегали на переменках по гулким коридорам, давненько эти стены и старые тополя во дворе не слышали веселого звонка. Как разошлись мы в мае сорок первого года на каникулы, так не три месяца длились они, а три года.

В школе спали чужие солдаты, тут устраивали пьянки полицаи, даже немецкие кони стояли, а потом лежали в классах сугробы и разгуливал по коридорам ветер.

А нынче утром в старой нашей школе, где когда-то была волость, снова прозвенел звонок.

Пока - только в старой. На каменную, что построили перед самой войной, у сельсовета не хватает, как говорит дядька Скок, девяти гривен до рубля. Там по-прежнему пусто. Под стенами вырос чертополох, вечером прямо под стропилами шастают летучие мыши, да мальчишки, играя в прятки, ранят на битом стекле ноги.

А волость кое-как, на живую нитку отремонтировали, и сегодня мы сели за парты. Хотя какие там парты - длинные и узкие, в одну доску столы. За такой «партой» помещается восемь человек, а если потесниться, то и; все десять. Доски выструганы наспех, и Санька успел загнать занозу в палец.