Мы — хлопцы живучие

Да Петьке-то хорошо, у него бурки тонкие, из черного сатина, ваты положено скупо, потому и морщатся легко. А вот Санька свои, из шинельного сукна, целую неделю «гармонил». С горем пополам добился своего. И теперь совсем другое дело. Теперь Санька ниже пояса похож на военного: зеленые галифе на вырост и бурки гармошкой. Хоть ты шпоры на бахилы цепляй.

А у меня дело дрянь. Очень широкие голенища. Санька и Смык свои как прижмут, так они на икрах и держатся. А я что ни делаю, все впустую: пройдешь немного — и нет гармошки. Тогда я, как Ленька, сделал отвороты. Поднаряды, правда, у меня не кожаные, по тоже белые, из старой льняной постилки. Издали поглядеть, вид довольно хватский, хоть на вечеринку иди.

Так мы однажды вечером и сделали. Привели в порядок бурки, Санька сдвинул шапку на затылок, я свою — на левое ухо, и айда. Вечер был лунный, с морозцем. В хатах и землянках топили на ночь печки, в неподвижном воздухе белые дымы стояли огромными столбами. Снег под ногами скрипит на всю деревню.

До войны танцы были в церкви — там комсомольцы устроили клуб. Теперь в церкви ни окон, ни дверей, и девчата обычно собираются в чьей-нибудь хате. Договариваются на всю зиму за пуд картошки с каждой. Одним эти пуды родители дают, а другие берут тайком, когда дома нет взрослых. Потанцевать охота, что ты поделаешь? Есть такие, что голодной останется, только дай ей польку оторвать.

А хлопцам — малина. С них хозяева платы не спрашивают. Мы можем повернуться и на другую вечеринку пойти. Их на селе не одна — почти на каждой улице. А ближайшая у старой Язепихи. Туда мы с Санькой и шагаем. Точнее говоря, крадемся, как ночные воры. Не так это просто первый раз на гулянку идти. Мало ли кто увидеть может? Можно учительницу встретить или даже директора. И кто-нибудь из девчонок увидит — на всю школу раззвонит. Сгоришь со стыда. А еще комсомольцы — скажут.

Соседке на глаза попадешься, тоже бабушке в уши вложит. А та не преминет поддеть:

— Что, — скажет, — холостяцкая жизнь надоела?

И еще неизвестно, как на это отец посмотрит.

Словом, много может человек нажить неприятностей, когда он в первый раз идет на вечеринку.

И Санька, пока мы крались вдоль заборов, такую брехульку придумал. Разве мы танцевать идем? Мы идем проверить, нет ли там кого-либо из нашего класса. Нужна нам эта гулянка, как зайцу стоп-сигнал.

У Саньки голова, как сельсовет, всегда что-нибудь придумает. Конечно, проверим и домой. Запасшись такой хитростью, мы довольно смело переступили порог и окинули хату строгими глазами проверяльщиков. Нас тотчас заметили, будто давно дожидались.

— Хлопцы! Холостежь пришла! — крикнул лаптинский Ленька и громко захохотал. Его поддержала какая-то тараторка, кажется, Манька Узварова:

А что это за такая Боевая холостежь:
Слово скажешь, но так глянешь —
То за шаблю, то за нож! —

пропела она визгливым голосом, и всем стало еще веселее. А мы стоим, как дурни.

В табачном дыму закопченная лампа, словно месяц в облаках: то потемнеет, то прояснится. Вдоль стен на скамьях и даже на кровати и на лежанке сидят девчата и парни. Все не нашей компании, много старше. Парни дымят цигарками, передают друг другу «сорок», а девчата грызут семечки.

Бусликов Костик, который всего на два года старше нас с Санькой, сидит на самом видном месте. Склонившись головой к самой гармони, он лениво перебирает пальцами пуговки ладов и пиликает что-то безладное. Это уж такой обычай у гармонистов: прежде чем сыграть то, что просят, попиликать вот так себе на ухо, как будто они что-то там слышат особенное, чего другим никогда не услышать. Как говорится, для фасона.

Костик, свесив свой светлый волнистый чуб на меха, фасонил долго. Его уже несколько раз девчата просили сыграть, а он будто и не слышит. И лишь когда перестали просить, неожиданно заиграл сам. Так ему захотелось: он гармонист.

Ну и пошло же веселье, хата заходила ходуном, и сквозь щели в потолке стала сеяться льняная костра. В круг вышла та самая Манька Узварова и, видно, чтобы задобрить Костика, запела, притопывая под музыку:

Я любила гармониста,
Гармониста тешила…

И тут все девчата одна другой громче подхватили на разные голоса:

Сама гармошку на плечо
Гармонисту вешала. И-их!

Рядом с Костиком незнакомый мне, должно быть, не из нашего села парень залихватски бьет в бубен. От него глаз не оторвать, такие он выделывает фокусы: то ударит ладонью, то косточками сложенных в кулак пальцев, то бубном о локоть, то о колено. При этом голова его то задирается вверх, то клонится набок, словно и к бубну нужно прислушиваться, как к гармони. И весь его вид доказывает; еще и не так могу. Словом, два сапога — пара: что гармонист, что барабанщик.

А между парнями и девчатами началось что-то вроде перестрелки: кто кого в припевках хлеще подденет. На Манькину любовь к гармонисту ответил из круга разудалый басок: