Мы – люди флотские. Жизнь и приключения курсантов ВВМУРЭ. 3 факультет, выпуск 1970

Нас, курсантов из числа «питонов», «кадетов», флотских и армейских, а короче – тех, у кого за спиной вились ленточки, на строевых занятиях назначили командовать ребятами, поступившими с гражданки. Для меня это было несколько неожиданно: в «стройбате» мы вообще никакой строевой подготовки не изучали. Что делать? К счастью, мне тут же вспомнилось своё детство в Калининградском ВВМУ, где я, ещё совсем малышом, часами наблюдал за строевыми занятиями курсантов, и, конечно же, повторял за ними все правильные движения. Поэтому я командовал, как следует по Уставу.

За несколько дней до принятия воинской присяги объявили строевой смотр первого курса. Начальство всех уровней решило посмотреть, как мы выглядим в парадной форме.

Самый главный на смотре – начальник училища вице-адмирал Крупский Михаил Александрович, племянник Надежды Константиновны Крупской, жены Владимира Ильича Ленина. В его «свите» начальник политотдела капитан 1 ранга Кузьминчук М.Я. и все начальники факультетов, в том числе наш начфака, капитан 1 ранга Гонорский Павел Яковлевич. Однако не они основные проверяющие, а начальник строевого отдела, полковник со звучной фамилией Челидзе Александр Александрович, очень строгий, особенно к первокурсникам. Старшекурсники пугали нас наказаниями, которые он применял прямо на смотре: за небрежный внешний вид он мог влепить выговор, пяток нарядов вне очереди, а то и месяц без берега, мог даже посадить на «губу». Кличка у начстроя необычная – «Папа Чил». Запуганные таким образом – всем же хочется поскорее принять присягу и выбраться, наконец, на свободу – мы тщательнейшим образом готовились к смотру.

В день смотра наша 31-я рота, с оружием, строевым шагом под оркестр вышла на плац и построилась в определённом месте. Сами себе мы казались одетыми с иголочки, этакими морскими красавцами. И правда, белоснежные, чуть подсинённые чехлы «бесок» без грибков, новые тельники с яркими полосками, отглаженные гюйсы и брюки, правильно пришитые погоны и курсовки на суконках, надраенные бляхи и ботинки… всё сияло и отбрасывало солнечные зайчики! Сначала «Папа Чил» осматривал первый и второй факультеты. Через некоторое время начстроя подошёл к нам – роте первокурсников третьего факультета. Поздоровался, и мы проорали ответное приветствие. «Папа Чил», лишь вскользь кинув взгляд на бески, гюйсы и форменки, совершенно неожиданно приказал:

– Предметы личной гигиены – к осмотру!

Мама дорогая! Далеко не все имели это в карманах. У каждого за внутренним отворотом бескозырки были воткнуты две иголки, с белой и чёрной нитками, но платков, да ещё белоснежно чистых, да ещё и отглаженных, да к тому же расчёсок со всеми целыми зубьями… Короче говоря, человек двадцать из строя были изгнаны и с позором отправлены в роту для исправления. В том числе и я, и ещё несколько человек нашего взвода, а вот дружище Мишка и прочие «питоны» преспокойненько вытащили из карманов отглаженные платки и расчёски. На наше злобное шипение, почему же они нас не предупредили, Мишка спокойно ответил, что принимал нас ранее за культурных людей, у которых в карманах эти гигиенические причиндалы должны всегда быть, а теперь, мол, и не знает, стоит ли к нам относиться, как к культурным людям. И всё это с тончайшим «питоно»-флотским юморком. Ответить на это мы не успели – нам надо было срочно бежать в роту исправляться.

После исправления нашего внешнего вида настало время торжественного марша с лихой песней, в которой обязательно должны присутствовать морские мотивы. Ранее, в течение уже приличного времени, мы каждый день отрабатывали слаженность этого строевого песнопения. Даже на вечерней прогулке. У каждой роты была своя песня. Наша рота пела «Ладогу». Запевали всегда лучшие певуны-солисты, среди которых особенно выделялся голос Юрки Быстрикова:

Сквозь шторм и бури, через все преграды

Ты, песнь о Ладоге, лети!

Дорога здесь пробита сквозь блокаду –

Родней дороги не найти!

Мы дружно подхватывали припев:

Эх, Ладога, родная Ладога!

Метели, штормы, грозная волна.

Недаром Ладога родная

Дорогой жизни названа.

В песне пять куплетов. Да ещё пять припевов к ним. Если петь все их подряд, то получилось бы долгонько, а время прохождения мимо начальства ограничено, поэтому, как правило, следующие два-три куплета мы пропускали. Запевалы выводили мужественными голосами последний куплет:

Когда пройдут года войны суровой,

Залечит раны город мой.

Народ вздохнет и песню с силой новой

Споет о Ладоге родной:

Припев последнего куплета мы орали особенно яростно, грозно печатая шаги:

Эх, Ладога, родная Ладога!