Мы, Мигель Мартинес. Накануне (СИ)

— Товарищ Сталин, мы убрали самых отъявленных сторонников Ягоды и негодных работников из НКВД, но мы не могли вычистить всех, просто некому стало бы работать. Чистку проводили аккуратно, учитывая наши реальные возможности и специфику кадров. Те же Шанин и Заковский — выдвиженцы Ягоды. Сейчас есть возможность провести еще одну чистку, более основательную. У нас есть материалы на откровенно плохую работу и саботаж целого ряда сотрудников наркомата. Сейчас проходит выпуск школы кадров для НКВД, так что подросли молодые ребята, которыми можно будет закрыть ряд вакансий. План переаттестации наших сотрудников предоставлю двадцать пятого.

— Не позднее, товарищ Киров. А по поводу наших фигурантов… Пятницкого арестовать. Пусть дает показания. На суде пусть дает. Все свободны. Товарищ Меркулов. Задержись на пару слов.

Когда все вышли, Сталин начал набивать трубку, доставая табак из кисета. Табак был турецкий, он любил крепкие ориентальные сорта этого зелья, туже «Герцоговину Флор». Этот был не хуже.

— Так вот, товарищ Меркулов, нам нельзя проводить процесс над Зиновьевым сейчас. Над Пятницким можно, над Зиновьевым нет.

— Я всё понял, товарищ Сталин.

— И смерть этого ублюдка должна быть естественной, но не лёгкой. Это понятно? Вижу, что понятно. Работай, Всеволод Николаевич. Считай, что сдаешь главный экзамен в своей жизни.

[1] Настоящее имя Генрих Эрнстович Штубис, латыш в РИ расследовал убийство Кирова. Ответственный за репрессии. Выдвинулся при Ягоде.

[2] Осип Аронович Пятницкий, он же Иосель Ориолович Ташис, старый большевик, член Исполнительного комитета Коммунистического Интернационала. В РИ расстрелян в 1938 году.

Глава третья

Лечебно-профилактическая

Глава третья

Лечебно-профилактическая

Подмосковье. Горки Ленинские[1]

11 марта 1937 года

Когда я стал приходить в себя? После визита дружной парочки Куни и Орландо. Ясно, что коллеги-гипнотизеры снимали с меня показания о последнем моем приключении, вполне возможно, что не только о нём, этого я знать не мог. Но кажется мне, что они еще и что-то подправили в мозгочках. Поскольку я неожиданно успокоился. Нет, не так, как был спокоен до этого. До их появления я наплевал на весь белый свет, и поэтому я был абсолютно спокоен. А теперь как-то изменился эмоциональный окрас действительности. Надо сказать, что жить мне хотелось, просто я всё это время чувствовал, что утратил смысл жизни. Апатия. А тут постепенно это состояние стало проходить, удивительно. Конечно, я совершенно не помнил, что происходило со мной во время этого сеанса, да и не надо мне это. Главное — мне стало лучше, пусть ненамного, но всё-таки я понял, что смогу дальше жить и работать. Надо было только понять, чем я хочу заниматься. Скорее всего, в ведомстве Артузова я трудиться уже не смогу — слишком засветился я на полях Европы. И теперь могу выступать только в качестве приманки для спецслужб враждебных государств, наверное. Кроме того, война уже будет совершенно в другой конфигурации и мои послезнания в этой ситуации уже не сработают.

Продолжать работу журналистом? Писать книги? Надо трезво оценивать свои возможности — талантом Кольцова меня Господь не наделил. Всё лучшее за это время создавалось именно Мишкой, а не мною. Я лишь старался подражать его стилю, кропая свои опусы. А когда был в Испании — большую часть статей за меня писали неизвестные мне товарищи из ИНО. Опять-таки, подражая стилю бывшего хозяина этого тела. В общем, пока что у меня намечался тупик и кризис с симптомами профессионального выгорания.

И тут, одиннадцатого утром меня посетил Артузов. Он приехал какой-то весь нервный, уставший, даже сам на себя похож не был. И даже не притащил ни фруктов, ни коньяка. Удивительное дело.

— Артур, привет! Что это с тобой? Сам на себя не похож.

— А на кого я похож? — сходу не врубился посетитель в мою фигуру юмора.

— На пожилого затраханного женой еврея, которому надо собраться на привоз и за пять копеек купить два кило осетрины, и еще чтобы осталось жене на шубу.

— Да пошёл ты, Миша, со своими шутками. Ты, гад этакий не только сам по себе к себе умеешь притягивать неприятности, ты еще и нам, своим товарищам, столько работы создаешь… А… а еще мне надо по твоему делу постоянно работать с ребятами Кирова. В общем вместо того, чтобы свою работу тянуть, у меня тройная нагрузка получается.

— Не я такой, а жизнь такая, Артур Христианович!

— А ладно, хрен с тобой, Миша. В общем так, у тебя есть два часа на то, чтобы привести себя в порядок. Потом поедем, прическа, костюм тебе надо подобрать получше. Перекусим по дороге. В пять тебя ждёт Сам.

— У… б… ох! — приблизительно всё, что я мог сказать по этому поводу.

Собирался я, наверное, очень долго. Душа тут не было, в моей комнате отдыха — только на первом этаже. Пока туда, пока оттуда. Потом старательно но тщетно пытался привести прическу в порядок. Ничего путного из этого не получилось. Посмотрев на мои потуги, Артузов вздохнул и произнёс:

— Миша, едем, в городе приведём тебя в божеский вид.