Мы, Мигель Мартинес. Накануне

Что чувствовал вождь, когда стоял в почетном карауле у тела Николая Бухарина? Удовлетворение от чувства мести? От того, что справедливость восторжествовала? Нет, он чувствовал грусть. Совсем недавно из этого зала выносили прах его друга и соратника, Серго Орджоникидзе. Большой, веселый, неунывающий, энергичный товарищ всегда был в центре внимания, умел и пошутить, и тост сказать, и пахать как вол. Сейчас он стоял у гроба человека, который убил Серго. Месть состоялась? И месть ли? Бухарин угрожал не Серго, не жене вождя, Наденьке Аллилуевой, не ему лично — этот слизняк задумал снести всё советское государство. Из-за чего? Из-за идейных разногласий? Нет! Из-за трусости! Именно трусость была тем двигающим рычагом, который привёл в действие глубоко законспирированную ячейку врагов государства. Но грустил Сталин не из-за этого. Еще один человек, знавший его со времен революционной юности, покинул эту бренную землю. И вместе с этим не самым лучшим из партийных товарищей, Иосиф Виссарионович чувствовал, что хоронит и маленькую частичку себя. Когда хоронили Серго, чувство тоски и наплывающего одиночества были еще ярче. Правильно говорят знающие люди, месть не приносит удовлетворения и душевного спокойствия. Это не то блюдо, которое приносит удовольствие — ни в горячем, ни в холодном виде. Просто осознание сделанной важной работы, только и всего. По протоколу следовало нести его прах, но вот тут вождь решил себя не насиловать. Нести результаты кремирования Бухарина он не собирался, он вообще уйдёт с похорон, когда закончится его время и на его место в почетном траурном карауле станет Молотов. Он с Николаем был более близок какое-то время, вот, пусть и ощутит, как легок стал после кремации «мозг партии».

Ровно в полдень предсовнаркома заменил секретаря партии на траурной церемонии прощания с одним из «ленинской гвардии». Их осталось немного. За каждым из них вёлся надзор. И только Каменев, который просто пил, загоняя свое здоровье даже не в ноль, а уже к отрицательным величинам, не был замечен в попытках сплести какую-то интригу и забраться снова наверх, к вершинам власти. Ребята Абакумова за старой гвардией следили весьма аккуратно — это ведь были зубры конспиративной игры, к ним на обычной корове не подкатишь — раскусят рядового филера за пять минут. Выручала записывающая разговоры аппаратура. Производство магнитных лент и аппаратов, названных магнитофонами, было и оставалось сверхсекретным, небольшое количество поступило в НКВД, но подавляющее число лучших и компактных экземпляров находилось именно в ведомстве Абакумова, которое сам Сталин называл своей партийной контрразведкой.

Кстати, некролог Бухарину составил тоже Молотов, Иосиф Виссарионович к этому не хотел прикладываться даже в роли корректора. «Трагическая оборвалась жизнь верного ленинца, долго страдавшего от тяжелой болезни…». Ну да, набор обязательных и ничего не значащих фраз. Вождя раздражало, что этот талантливый человек (пусть уже и в прошлом) поставил свой талант не на службу государству, народу, партии, а стал прислужником золотого тельца, капитала, непримиримого врага молодого трудового государства. Это даже не предательство, это хуже — это бесхребетность, это готовность служить тому, кто может обеспечить тебе больше благ, власти, денег. Или просто дать ощущение своей значимости! Может быть. Именно амбиции подтолкнули Николая на этот скользкий путь предательства и лжи? И ведь у него могло получиться! Ночью очень аккуратно саперы обследовали этот зал и обнаружили закладки динамита. Если бы всё это взорвалось — погибло бы множество народа. В том числе и сам Сталин. Расчеты и экспертиза показали, что весь дворец сложился бы, как карточный домик, а выживших под завалами, скорее всего, просто не было бы.

Исполнителей взяли. И тут стали просматриваться ушки наших извечных врагов. Хитроумные взрыватели, реагирующие на радиосигналы, оказались британского производства. Причем явно носили признаки заводской сборки, что только больше разозлило вождя, наглядно показав наше отставание в радиотехнике[1], оказалось, что их большое количество было вызвано тем, что сложный механизм взрывателя давал большое число отказов. Реально взрыв гарантировал один из пяти-шести установленных запалов. Но сами взрыватели взяли для тщательного изучения наши специалисты. В Москву специально был вызван Дмитрий Михайлович Карбышев, который сам занимался конструированием мин и запалов к ним. Вот его и нагрузили изучением этих передовых образцов враждебной техники. Он предложил привлечь для этой работы толкового военного инженера Владимира Петровича Ястребова. А Сталин думал, стоит ли привлечь к этой теме самого Бекаури? Ведь тот занимался не менее серьезной и важной проблемой.