Мы, монстры. Книга 1. Башня (СИ)

— Проверим? — насмешливо спрашивал Лаэф из глубин своих пещер, и змеи шипели у его ног. — Ты молча издали наблюдаешь за своими смертными, сестра. Я же — к каждому иду. И каждого учу. Они живут в тенях, как у себя дома. Скольких твоих последователей, которые, как дети, боятся темноты, сможет победить один колдун, который уже ко тьме и кошмарам привык? Который сам — кошмар?

— У них есть огонь, — напоминала Сорэн. — Что им твои тени и кошмары? Даже вночи огонь выжжет — и тьму, и твоих детей. Хочешь, я прикажу своим людям зажечь костры?

Д’хал громом гремел — злился, стоило им с Лаэфом завести спор. И предупреждал: развяжете войну — уничтожу всех, и людей ваших, и вас самих. Глупцами называл. И снова Сорэн злилась, что они с Лаэфом оказываются в чем-то рядом. Даже в криках отца.

“Сам глупец, — думала Сорэн, — годами сидит на вершине Гъярнору, вдаль смотрит. Тоскует по Кхаоли вместо того, чтоб делать что-то. Хоть что-нибудь”. И однажды тот будто услышал, прочел ее мысли. И проявил свое безумие в полной мере. Излил бесконечную тоску по Кхаоли — будто продолжал спорить с ней, доказывать, что способен сотворить еще одно существо, а потом — еще одно. О людях забыл, принялся снова рожать детей — младших богов.

И с каждым разом получалось все хуже.

Пока не получился наконец Ух’эр.

***

Старшим из младших стал угрюмый Заррэт. Огромный, будто Д’хал решил, что размерами исправит другие недочеты. В остальном — один сплошной недочет. Не блистал ни умом, ни красотой, ни грацией. Да и разговаривать поначалу будто не умел. С оружием носился. С палками сначала, камнями, топорами да копьями, а потом начал свои ковать. Мечи, тесаки, шпаги. И тоже с людьми сдружился. Этому наглости хватило даже темнотой не прикрываться. Нет, прямо так, средь бела дня спускался в их муравейники, приносил оружие, звал с собой. И за ним шли.

А самых сильных он забрал с собой и перековал в кузне на свой лад.

Так родилось гномье племя.

А люди стали поклоняться ему, как богу. И если шли друг на друга войной, обе стороны будто забывали о существовании Сорэн — все молитвы возносились ему, богу войны Заррэту. И кровавые жертвы приносились тоже — ему. Было обидно: ему живительная теплая кровь, ей — в лучшем случае вино. А то и вовсе просто чучело соломенное сжигали.

Сорэн злилась.

Бросала ему иногда, в редкие дни, когда тот был не в кузне:

— Бог, тоже мне. Мои люди в тебя верят, лишь когда им надо. Все остальное время — я у них главная. И не смей приводить к ним своих замшелых гномов из пещер. Перебьют.

— Чем? — мрачно спрашивал тот. И волком глядел исподлобья. Оружием-то он заведовал.

— Голыми руками, если будет нужно, — огрызалась она, и снова злилась. Почему отцу не создать таких же, как она? Чистых, честных, красивых? Зачем перекручивать всех каждый раз? Они же и ее портят: один врать научил, второй — рычать по-волчьи.

А Д’хал и дальше не унимался.

***

Второй из младших создал Тэхэ. Чудище рогатое. Той, конечно, хватило ума не лезть на их земли — она в леса подалась. Не в Иные, не в запретные, естественно. Детей Д’хал первым делом учил, что туда вход воспрещен, в святилище его мертвой воздушной жены. Но лесов вокруг было полно — и разрешенные Тэхэ взяла под свое крыло. И там веселилась-плескалась в ручьях, миловалась с ланями да медведями, и никто ей нужен не был.

Одной было хорошо, рогатой.

Но и к ней люди пошли. Как на охоту выходят — сразу ей молитву принесут. Олененка зарежут — ей несколько капель крови в землю.

“И этой — кровь, — думала Сорэн, — ничего не делает для этих муравьев, дела с ними иметь не хочет, а те все равно рады стараться. Им как будто все равно, кому молиться, лишь бы молиться”.

Заглядывала иногда к ней в леса, спрашивала, будто невзначай:

— Если случится беда с тобой, чем питаться будешь? Кто в тебя верит? Разве звери твои помогут, случись что? Они забудут тебя назавтра. Пойдем со мной, покажу, как надо быть богиней.

Сорэн и правда хотела помочь, научить. У нее-то самой матери не было, женщины не было рядом, ни сестры, ни подруги. Она хотела помочь, потому что знала, как это — быть одной в смеющемся воздухе, когда вокруг лишь безумные тени да змеи. Но Тэхэ бросала косой взгляд, и огромные медведи, и рогатые лоси, и лисы с волками выходили Сорэн наперерез. А когда разбредались — Тэхэ уже не было видно. И лишь смеялась пением птиц да звоном ручья. А Сорэн ох как ненавидела бесплотные смешки рядом.

И просила:

— Остановись, великий Д’хал. Отдохни! Ты же создаешь чудовищ!

Но еще двое явились миру прежде, чем Д’хал внял ее гласу. Или просто внимательно Ух’эра, последнего, самого поломанного, рассмотрел.

***

Последние двое, Эйра и Ух’эр. Совсем дети. Рождены были детьми, потом, конечно, выросли, но так детьми и остались. Плохими детьми.