Мы можем жить среди людей

— Руку я перевязал, но что с ногой — не могу понять, — снова заговорил Федор, — видимо, вывих. Или перелом.

— Ты сможешь встать?

— Попробую.

Встать Федор не смог. Вообще. Любой упор на поврежденную ногу вызывал у него крик боли. Он падал вниз, ругался.

— Это бесполезно, — выдохнула Таис, — придется ползти. Или нести тебя.

Она подстроилась под плечо Федора, попробовала помочь подняться. Тот снова закричал от боли, но удержал равновесие. Уперся рукой в стену и с усилием сказал:

— Зря ты пришла сюда. Все равно я не смогу выйти… вот же черт!

— Еще как сможешь. Даже не думай, без тебя я не уйду. И точка.

Внезапно в наушнике зазвучал голос Эммы.

— Ребята, от вашего поворота всего в двух шагах ангар, где находятся диспетчерские рубки. Там вы найдете укрытие, воду. Там можно будет обработать раны Федора. Там есть свет и удобства. Таис, попробуй довести Федора туда. Правда, в рубку придется забираться по лестнице. Мы там были с Колючим и Вовкой.

— А куда идти? — рассеяно проговорила Таис, чувствуя, как Федор становится все тяжелее и все больше наваливается на нее.

— Объясни, что перед тобой? Перекресток? Первый перекресток, да?

— Да.

— Тогда иди в него. Там будет поворот с прямоугольной разбитой лампочкой и разбитым чипом голограммы. Поворачивай в него. Пара шагов — и будут открытые двери в ангар. Посмотри только и убедись, что звуки на твоем планшете работают. Хотя, я знаю, что работают. Я их слышу даже у двери.

— Вы все еще у двери?

— Мы же ждали вас. Давайте, ребята. Попробуйте.

Они двигались очень медленно. Федор держался за стену и неуклюже подпрыгивал, стараясь не наступить на поврежденную ногу. Каждый шаг — как долгий путь. Сквозь темноту, сквозь холод. Но теперь ведь Таис не одна. Она не одна в этой темноте, она нашла Федора. И у них все должно получиться.

Поворот, еще несколько шагов. Слабый луч фонарика выхватил из темноты широкий проем с многочисленными разъемами сбоку. Створки дверей тут, видимо, опускались в пол и поднимались в потолок. Широкие, железные.

— Смотри, Федь, мы почти пришли.

Федор не ответил. Даже не кивнул.

Широкий ангар. Огромный, уходящий в темноту. Устаревшее оборудование у стен. Свисающая лестница сбоку.

— Кажется, мы нашли, — сказала Таис, — слышишь, Эмма? Мы нашли.

— Отлично. Поднимайтесь по лестнице.

4.

Таис знала, что никогда не забудет этот подъем. Всю жизнь будет помнить, как тяжело было помогать Федору подниматься по лестнице. Каждое движение для него было болью и мукой. Каждое движение для нее — тяжестью и отчаянием. Отчаянием, которое она не должна была выпустить наружу.

Нельзя было сдаться, просто нельзя! Вновь и вновь они начинали подъем, до тех пор, пока Колючий в наушнике не велел ей самой подняться вверх и не взять наверху веревку.

— Металлопластиковые тросы. Там они есть. Просто обвяжи Федора и втащи наверх. Он, как сможет, будет помогать тебе.

Так и сделали. С помощью найденного в рубках тросса и удалось затянуть Федора.

В рубках был свет. Тепла не было, но была вода, была удобная кушетка, кресло диспетчера и много еще всякого нужного. И тут было безопасно.

Таис оставила Федора на кушетке и вышла в ангар. На миг ей показалось, что она слышит какие‑то странные звуки. Так и есть. Внизу сидел малыш — фрик, тот самый, которого она встретила в коридорах. Жалобно разевал пасть и щурил глазки. И с надеждой смотрел на Таис.

— Глупыш, ты что, думаешь, что я твоя мама? — спросила его Таис.

На звуки ее голоса детеныш поддался вперед всем телом и еще раз жалобно открыл ротик.

И вдруг Таис осенило. Ведь его мать могла погибнуть. Может быть, именно Таис и снесла ей голову. Потому и заботиться о детеныше некому.

Она слезла вниз, подхватила пушистого малыша под животик и так же быстро поднялась. Детеныш был легкий и какой‑то… теплый, что ли. Он не вызывал омерзения, наоборот. Его было жаль. Почему‑то Таис было жаль детеныша фриков.

Закрыв за собой дверь, Таис опустила зверька на пол. Сейчас, при хорошем свете лампочек она разглядела его белую, густую шерстку и немного вытянутую мордочку. Совсем еще малыш. Сколько ему? Когда он родился? Непонятно. И уже никогда не будет понятно.

Его, этого детеныша зачали не в пробирке и вырастили не в кувезе. Где‑то тут должна быть его мамочка. Или ее нет уже в живых.

— Не мешай только, понял? — сказала Таис зверьку.

— Что это? — спросил Федор.

Он сидел на краю кушетки и одной рукой медленно и осторожно стягивал с себя штаны.

— Да зверек. Без разницы, — Таис оглядела распухшую и посиневшую щиколотку друга и мрачно добавила, — неудивительно, что она болит. Неужели перелом?

Она дотронулась до подошвы, но Федор поморщился и попросил:

— Лучше не трогать.

— Давай, я сниму с тебя и эту пайту…

— Не тяни. Тай, поищи лучше ножницы и разрежь…

Ножницы нашлись. Аккуратно порезав то, что когда‑то было пайтой, Таис бросила окровавленные куски в мусор и оглядела Федьку. Досталось ему хорошо. Правый бок, плечо и руку покрывали глубокие длинные раны. Кое‑что он замотал кусками ткани — порвал собственную майку. Кое‑что все еще кровоточило.

— Швов двести тут надо, — пробормотала Таис, — мамочки, ужас какой…