Мы можем жить среди людей

Эмма подошла к комоду, глянула в зеркало. По самому краю зеркала четкими отпечатками лежали следы маленьких пальчиков. Из открытой шкатулки свисали цепочки и края браслетов. Тут же, рядом, лежали несколько сережек, вытряхнутые из коробочек и перепутанные.

Сонька опять лазила в ее шкатулке! Больше‑то некому. Что ей надо было? Вот обормотка, сколько раз Эмма говорила, что ее вещи трогать нельзя! И все равно залезет, перетрясет все, перетрогает. Да еще и пальцы липкие, видать, у нее были. Опять конфеты свои ела, а руки не помыла. Или бананы, или что там еще…

Только этого не хватало… Эмма брезгливо открыла крышку, поморщилась. Вроде, все здесь, все браслеты, все цепочки. Или чего‑то не хватает? Так и есть, нет кулончика с божьей коровкой, того самого, что Эмма носила в самых особенных случаях. Неужели Соня решила, что кулончик и в самом деле приносит счастье? Вот глупая девочка!

Эмма решительно направилась в комнату сестры, сердито пнув валяющуюся в коридоре мягкую куклу с большущими глупыми глазами. И игрушки свои всегда кидает где попало!

— Ты опять лазила в моей комнате, да? Сколько раз тебе говорить, что мои вещи брать нельзя!

Эмма зло глянула на разбросанные по всей комнате игрушки, носки, резинки для волос и цветные карандаши, на свисающий с края стула школьный галстук и на парочку коробок сока, стоявших на самом краю стола. Глянула и почувствовала сильное желание треснуть сестру как следует.

Будто наполнило ее, Эмму, изнутри огромное и горячее чувство, и места ему мало, и рвется оно наружу во что бы то ни стало. Но закон нарушать нельзя, этого Эмма никогда не допустит. Потому жаркое чувство так и останется внутри.

Соня удивленно подняла глаза от раскрытого альбома, в котором что‑то рисовала, и ответила:

— Я ничего не брала.

Кончики ее светлых волос упали на самые глаза, и Сонька легко убрала их рукой, а после зачем‑то дунула себе под нос, будто сдувая невидимые волоски.

— Зачем ты обманываешь? Зачем нарушаешь закон? Думаешь, я не доложу о нарушении? Доложу, посидишь в изоляции, и это тебя многому научит!

Эмма почти кричала, потому что огонь буквально рвался наружу. Раздражение просто необходимо было выплеснуть, иначе оно сожжет изнутри.

— Я не вру, Эмма. Я ничего не брала, честно.

— Тогда что ты делала в моей комнате? И где кулон с божьей коровкой?

— Я не знаю, — Соня смотрела, не мигая, и в ее светло — голубых глазах сияло неподдельное удивление, — я его вообще не видела.

— Зачем тогда ты рылась в моих вещах?

— Я только оставила тебе сюрприз в твоей шкатулке с украшениями. Ты видела? Я сама сделал для тебя сережки на память. Ну, и я чуть — чуть посмотрела те сережки, что были у тебя. Совсем немного.

Соня виновато моргнула и закусила губу.

Эмма шумно выдохнула воздух и переспросила:

— Сережки, мне?

— Да, из бусин и маленьких сердечек. На память.

— Нет, я не заметила. Пошли, посмотрим.

Злость плавно схлынула, уступив место стыду. Что это на нее нашло? То ругается во сне, то горит желанием избивать сестру. Настолько напряжены нервы, что ли? Или бессонница дает о себе знать? Странно, она только что думала, что Соньке не помешает Изоляция… Кошмарные идеи…

— Извини меня, Сонь, я погорячилась, — сказала Эмма уже в коридоре, приглашая сестру войти в свою комнату.

Виноватые ноты в ее голосе звучали слишком явно и слишком устало. Этот день должен быть другим — радостным и праздничным. А выходят одни заботы и тревоги. Что‑то пошло не так с самого начала. Может, Илья и Катя виноваты — это ведь из‑за них нет Выпускного.

Сонькины смешные сережки выглядели совсем по — детски. Небольшие бусины, нанизанные на леску, заканчивались прозрачными сердечками из стекляруса. Удерживая в ладони это невесомое сокровище, Эмма слабо улыбнулась. Вряд ли она станет носить такую красоту на Третьем Уровне, но с собой возьмет. Пусть действительно будет памяткой о младшей сестре. Нескоро они встретятся вновь.

— Куда же тогда делся мой кулончик с божьей коровкой?

— Я не видела его, когда смотрела сережки. Кажется, его тут нет, — растеряно ответила Соня, потянулась и прикоснулась кончиками пальцев к тонким кружевным квадратикам из серебра, которые Эмма чаще всего носила в ушах.

— Неужели я потеряла его?

Вдруг Эмму осенило. Она же надевала кулон на экзамены! Может, он так и лежит в кармане школьной юбки? Она, кажется, снимала его перед самым экзаменом и убирала в кармашек. В классах украшения носить нельзя.

Точно! Она сунула кулон в карман, и иногда дотрагивалась пальцами до крошечной холодной спинки жучка. Старая детская привычка, она так делала на всех ответственных и важных мероприятиях.

Эмма кинулась к беспорядочной куче школьной одежды на полу. Хорошо, что не успела все это выкинуть! Кулон спокойненько лежал себе в кармане.

— Вот он! — улыбнулась Эмма, расправила цепочку и хотела, было, застегнуть на шее, как вдруг холодный жучок соскользнул на пол.

— Порвалась цепочка, — тихо сказала Соня.