Мы можем жить среди людей

— Что за глупые шутки? — Эмма поморщилась, вытаскивая из своей коробочки эластичный лейкопластырь, — Мы же говорим не об игрушках, а о жизни человека. Такие раны опасны. Колю надо отвести в медпункт и показать роботам, это самое лучшее, что можно сделать.

— Нет, Эмма, тебе придется перестроиться и принять, наконец, тот факт, что роботам мы не сдадимся. Я понял уже, что словам ты не поверишь, потому мы сводим тебя на Третий Уровень и все покажем. Не сейчас, чуть позже. Сейчас все устали, и Колючему надо отдохнуть. А позже мы пойдем и покажем тебе — что на самом деле есть на Третьем Уровне станции. Договорились? И если встретим там хоть одного взрослого — тут же передадим тебя ему. Я клятвенно обещаю, — Федор хмуро улыбнулся, — да я и сам тут же сдамся ему. Ну, что скажешь?

— Сводите на Третий Уровень и все покажете? Что покажете?

— Все, что сможем. Все, что нам там доступно.

— И если встретите хоть одного взрослого, то отпустите меня?

— Конечно. Верное слово.

— Договорились. Когда это будет?

— Только подождите меня, — вмешался Колючий.

Его плечо, украшенное розоватым пластырем, выглядело теперь не так устрашающе. Да и боль, похоже, отпустила. Он провел раненой рукой, помахал ладонью и улыбнулся:

— Замечательная работа. Это скоро заживет, и тогда я пойду с вами.

— Мало было приключений, — заметила Таис.

Эмма отвернулась, убирая коробочку обратно в свой рюкзак, а когда подняла голову, глаза ее светились решительным огнем:

— Да, договорились. Но! Если вдруг на минуточку — только на минуточку! — допустить, что вы правы, и взрослых нет, то почему на корабле рождаются и рождаются дети? Если Моаг всех убивает, то зачем тогда рождать новых? Где в этом смысл?

— Нигде, — пожал плечом Федор.

— Моаг — очень умный интеллект. Он не станет делать ничего бессмысленного, ты должен это понимать.

— Да, правильно, — Федор кивнул головой, — но все‑таки Моаг — компьютер. Большой, умный, но искусственный интеллект. Мы не знаем точно, но, похоже, очень похоже, что его программы замкнуты в цикл. Он просто повторяет один и тот же цикл. А когда цикл заканчивается, он убирает все. Вернее, всех. Конец цикла — смерть, по его программам. Вот мы и пытаемся понять, что замкнуло его в такой цикл. Что случилось со станцией.

— Если станция неисправна, в Торговой Гильдии наверняка бы узнали об этом. Узнали, что нет взрослых, и прислали бы помощь, — твердо возразила Эмма, — вы не задумывались о том, что Моаг не сам по себе?

— А если нет никакой Гильдии? Уже нет? — глаза Федора стали серьезными и немного злыми, — если вообще нигде нет взрослых? Одни роботы и один искусственный интеллект? Если он так играется с нами? Мы для него — как домашние зверушки, которых он разводит? Ты, Эмма, видела Землю? Не на голограммах, а в окно. Вот, как мы видим космос. Хоть раз видела?

Эмма на мгновенье замерла. В столовой стало очень тихо. Даже мальки замерли, и Вовик перестал шмыгать. Таис вдруг подумала, что на самом деле все отчаянно хотят услышать от Эммы, что — да, она видела Землю и сомневаться в этом нечего.

Но судя по нахмуренному лбу и потемневшим глазам, Эмма планету Земля не видела никогда, как и все остальные дети подземелья.

— Нет, не видела, — четко произнесла Эмма. И больше ничего не добавила.

— И мы не видели. Мы только можем доверять тому, что рассказывают нам Доны Моага. Или не доверять. А мы с некоторых пор им не доверяем. Впрочем, ты сама скоро во всем убедишься. Просто подожди один — два дня. Поход на Третий Уровень — опасное мероприятие. Сейчас два дня крейсеры приходить не будут, и свободных пятнадцатых там будет очень много. Потому сейчас туда вообще не стоит соваться. Ну, а после что‑нибудь придумаем.

Эмма посмотрела на Федора, голубые глаза ее, яркие и необыкновенно красивые вдруг на мгновенье подернулись влагой, и Таис увидела скупую слезу, сбежавшую по щеке. Быстро отвернувшись, Эмма вытерла щеку энергичным движением, откинула за спину рыжую, непослушную гриву, ловко перехватила пряди волос тонкими белыми пальцами и так же ловко сплела толстую косу.

В этих ее движениях было столько грации, ловкости и еще чего‑то непонятного, что Таис на мгновенье засмотрелась на то, как умело двигались пальцы, перебирая отливающие золотом пряди. А после заметила глаза Колючего, удивленные, большие, полные восхищения и какого‑то глупого счастья.

Колючий пялился на Эмму и улыбался. Немного, совсем чуть — чуть, и от этого его улыбка казалась непривычной. Обычно‑то он или смеялся или ехидничал, показывая чуть ли не все свои зубы. А тут — гляньте, какой чувственный, смотрит на девочку и улыбается. Ему‑то что от Эммы надо? Он ведь не брат ей, Таис это точно знала.

И Федор тоже смотрит удивленно. Брови поднял, остановился.

Таис зло пихнула его в бок, поморщилась. Спросила:

— Ужинать сегодня будем? Или так и простоим, разглядывая Эмму, заплетающую косу?

Эмма вдруг смутилась, что с ней, видимо, бывало редко, и спросила:

— Что вы тут едите?

— Ага, вопрос по делу. Два прошлых раза, когда я пыталась раздобыть еды, ты мне здорово мешала. Так что сейчас я бы тебя даже и не кормила.