Да, они оба совершили одну и ту же ошибку: каждый из них эгоценрично судил по себе, будучи не в силах представить, что другой может придерживаться иного мнения иначе, как по ошибке. Каждый рассчитывал открыть другому глаза. И кончилось всё тем, чем не могло не кончиться. Дракой на пляже, пулей в черепе Чарльза и домом в горах. А ведь могло бы быть и ещё хуже. Если бы Эрик тогда сделал то, что намеревался сделать, едва ли б Чарльз ему это простил. А если бы на Эрике не было шлема, и Ксавьер остановил его силой… Простил бы ему тогда Эрик? Но Чарльз всё равно сделал это, если б смог – он тогда был просто не в состоянии поступить иначе…
«Так почему же, – зазвучал в голове голос Эммы так ярко и отчётливо, словно она сейчас стояла рядом, – почему применить насилие к человеку или мутанту, чтобы спасти тысячу жизней, можно, а сделать то же самое ради спасения десятков и сотен тысяч – нельзя?»
Ах, как же легко было раньше, с тоской думал Чарльз, как легко было, когда они плечом к плечу с Эриком шли воевать против Шоу! Всё было просто и понятно: где-то там есть плохие парни, которых нужно остановить и спасти этот прекрасный мир, и есть они сами, парни хорошие, на которых и возложена эта славная миссия. И ведь тогда Чарльз был счастлив. Не нужно было колебаться, сомневаться, он верил в то, что нашёл свой путь и больше с него не свернёт. Рядом были друзья, впереди была честная битва, и победа в ней была полностью в их руках. А за ней – безоблачное будущее. А сейчас… Где добро, где зло? Во что верить, с кем идти?
Так может, стоит отбросить все эмоции и убеждения, раз уж они только ещё больше всё запутывают, и включить холодную логику? А что нам подсказывает логика? Что наибольшим бедствием будет война и геноцид. Которые неизбежны, если совещание закончится отказом или ничем. И способ предотвратить беду Чарльзу известен. Так не будет ли в таком случае эгоизмом и узколобостью упрямое следование своим принципам и принесение людей им в жертву?
Одни и те же мысли бегали по кругу, но окончательно Чарльз решился только накануне, когда уже стало ясно – тянуть дальше невозможно. Звонок Роберту Кеннеди, через него – звонок Маккоуну, и директор ЦРУ дал разрешение на внеплановый сеанс работы с Церебро. Его даже не пришлось уговаривать, больше того – у Чарльза осталось чёткое впечатление, что Маккоун догадывается, что именно Чарльз собирается сделать. Догадывается и ничуть не возражает. Всё же у людей, занимающихся безопасностью государства, мышление достаточно специфично. Можно считать небрезгливость в средствах достоинством или недостатком, но сейчас оно играло Чарльзу на руку.
В подземелье под зданием Управления ничего не изменилось. Всё тот же полукруглый потолок, выложенный броневыми плитами. Всё те же попискивающие, перемигивающиеся огоньками пульты и приборы. На этот раз свидетель был только один – молчаливый лаборант, который, не задавая вопросов, запустил машину. Чарльз снял с подставки шлем, надел его на голову и чуть прикрыл глаза, готовясь к знакомому чувству падения-полёта.
– Так значит, его арестовали? – спросила Рейвен.
– Да, с Траском покончено, – кивнул Чарльз. – Могу тебя обрадовать, Ангел и Азазель отомщены.
– Я бы, если честно, предпочла, чтобы он сдох.
– Рейвен, – вздохну Хэнк, – поверь, пожизненное заключение – это тоже не сладко.
– Ну, будем надеяться, что оно действительно окажется пожизненным. И что однажды политика вновь не перевернётся, и его не объявят героем.
– Не думаю, что когда-нибудь объявят героем человека организовавшего, или пытавшегося организовать убийство президента, – покачал головой Чарльз. – Это не выгодно в первую очередь элите, из кого бы она ни состояла и каких бы взглядов ни придерживалась. Тем более, о том, что Кеннеди был мутантом, никто не знает, кроме его семьи, нас с вами, да ещё теперь Гайрича. Но Гайрич будет молчать – он человек долга и понимает, что ни к чему распространять сведения, способные вызвать ненужное напряжение. И даже если нынешнее почтение к Кеннеди когда-нибудь угаснет, ещё останется государственная измена, и неоднократная. Траск ведь свои разработки отнюдь не только американскому правительству продавал. Его исследования стоили дорого, и он предлагал результаты тем, кто платил больше, не отличаясь особой щепетильностью.
– Что ни говори, а если человек негодяй, его негодяйство не ограничивается только чужаками, – проворчал Хэнк.
– А Крид?
– Крида прямо притянуть к заговору не удалось. Он твердит, что о планах единомышленника ничего не знал. Траск же раскололся, что пытался ввести его в курс дела, но тот проявил принципиальность и от помощи мутантов отказался. Даже если поверят Траску, Криду можно будет предъявить только недонесение.