Мы наш, мы новый…

Рассвет ознаменовался знаменитой картиной «Не ждали». Отряд кораблей противника, а если быть точным, то чего уж – эскадра – проступил в утренней дымке не сказать чтобы и далеко. Нет, до открытия огня было еще рановато, но вот еще немного – и в самый раз. «Чукотка» способна развить не более двадцати узлов, а против русских выступали броненосный крейсер – не иначе как «Ивате» способный дать почти двадцать два узла, – три легких крейсера, тоже вполне себе способные держать подобный ход, да плюс авизо, похоже, «Тацуте», – этот чуть помедленнее, но только на узел, не больше. По большому счету перевес был на стороне Реценштейна: наличие броненосного крейсера не больно-то помогало японцам, если учитывать гуляющую по водной глади волну. Мореходность русских крейсеров будет получше, а стало быть, и стрельба должна удаваться порезультативней. Но только наличие в сопровождении японских крейсеров около тридцати вымпелов миноносцев резко склоняло чашу весов в сторону противника.

Однако, как говорится, считать противника будем потом, сейчас нужно драться. Крейсеры сцепились друг с другом, двигаясь в кильватерном строе. «Чукотка» держалась за линией крейсеров, «Росичи» отбежали вперед, ведя прикрытие крейсеров с носовых курсов: наиболее предпочтительное направление для минной атаки – случись японцам атаковать с тылу, там должны были вступить в дело «Новик» и «Боярин». Правда, тогда «Аскольд» и «Богатырь» оставались вдвоем против четверых, авизо сразу стал обходить по дуге, стремясь сместиться к матке, но тут уж ничего не поделаешь.

Все произошло ожидаемо. Миноносцы поменьше тоннажем отбежали вперед, начав склоняться влево, и по всему выходило, готовили минную атаку. Истребители, имея больший ход, начали подбираться с кормы. Два равных отряда по пятнадцать вымпелов. «Росичи» выдвинулись навстречу первым. Легкие крейсеры пока все еще держались в строю, но по всему выходило, что и им скоро предстоит заняться угрозой с тыла, – уж больно все синхронно получалось у японцев. Не для этого готовились новые миноносцы, их стихия – ночная охота, но, как говорится, на случай силой ломать силушку они тоже были готовы.

– Дистанция семнадцать кабельтовых!

Сашка быстро вводит поправки в прицел. Выстрел! Опять перелет. Да чтоб тебе!

– Четырнадцать кабельтовых.

Дядька Федор, прильнув ухом к телефонной трубке, выкрикивает данные, передаваемые с мостика их грузином, но, как видно, у сына Кавказа сегодня не ладится со стрельбой, или всему виной то, что данные меняются со скоростью взбесившейся лошади, опять же волна, из-за которой «Росич» то и дело ухает вниз или взмывает в воздух. Выстрел! Недолет. Да что ты будешь делать! Тут ведь не только данные, тут надо, чтобы все срослось одно к одному, – и волна, и дистанция, и выверенный прицел. Да пошли вы все, сделаю по-своему. Следующей команды Сашка уже не слышит. Краем сознания он еще улавливает, как унтер, матерясь почище портовых грузчиков – а впрочем, куда им до него, – требует, чтобы он стрелял, данные устаревают, не успев поступить, а этот… медлит, словно окаменел.

Каска вновь немного съехала, и ее край упирается в резиновый наглазник. Снять бы, да нельзя, и дело вовсе не в том, что старик заругает, просто Вахрушев уже успел оценить полезность этого горшка на голове. Когда они ночью атаковали японские броненосцы, один из осколков пробил сталь и застрял в ней. Сам Сашка тогда чуть сознание не потерял – потом еще долго гудело в голове, но даже царапины не получил. Не будь этого шелома, не быть ему живым. Моряки с других «Росичей» смеялись над их командой, и поначалу они комплексовали по поводу этой защиты, но после того случая все дружно послали стариков по известному адресу и со всей серьезностью относились к ношению неудобного новшества. В конце концов, на этих кораблях столько всего нового, что еще одна новинка ничего не меняет, а вот жизнь вполне может сохранить.

Сашка ведет миноносец в панораме, основываясь не на данных, переданных Чехрадзе, а на своих ощущениях. Как-то он поинтересовался – отчего его сразу определили в наводчики, да еще и в основной состав, – ему разъяснили, что обычно тот, кто хорошо рисует, бывает отменным стрелком, а рисовал Вахрушев хорошо, о том говорили многие. Это он видел и сам, любуясь своими же рисунками. Унтер уже разъярился настолько, что вот-вот врежет.

– Да помолчи ты, дядька Федор! На приборке орать будешь!

Панорама словно зависла в каком-то равновесии. Вот сейчас. Выстрел! Есть!!! В ходовой мостик! Миноносец начинает заваливаться в левом повороте. Бог весть что там случилось, может, в этот момент он применял какой маневр, русские их тоже обстреливают, так что они заваливают разные повороты, сбивая пристрелку. Не суть важно.

– Ура-а!!!

– Молодец, юнга! Вернемся – коробку конфет куплю! И наряд получишь, паршивец! Чего разорались! Заряжай! Раскудрить твою в качель!