Мы наш, мы новый…

При помощи двух матросов он разворачивает аппарат, прицеливается и выпускает первую мину. Бегом ко второму – взгляд на матросов, сосредоточены, глаза горят огнем: вот ради чего они рвались и выжимали все возможное из машины, вот ради этого они поставили на кон свои жизни. Вновь русский в прицеле, аппарат вздрагивает, раздается хлопок, длинное сигарообразное тело вываливается из трубы, падает в воду, взметнув снопы брызг, и устремляется вперед. К третьему аппарату. Но здесь его ожидает разочарование – даже беглого осмотра достаточно, чтобы понять, русский снаряд вывел аппарат из строя.

Обидно, но, с другой стороны, уже удача то, что удалось достаточно приблизиться и выпустить две мины. Первая волна полегла полностью, так и не сумев провести атаки, но своими дымами они прикрыли вторую. Мидзуно видит, что не только его миноносец сумел пробиться сквозь губительный огонь русских.

– Аги, давай к машине. Выжми все, что только возможно, перекрывай клапаны – нам терять нечего, идем на таран.

– Банзай!

– Банзай! – вторят моряки, а затем все скрываются в утробе корабля.

Конечно, хочется принять смерть, видя голубое небо, наблюдая, как враг становится все ближе и ближе, а не будучи окруженным металлом, в помещении, освещаемом только мертвым светом лампочек. Но каждый должен делать свое дело, чтобы они все вместе могли выполнить предначертанное.

Мидзуно, вцепившись в штурвал, яростно молился. Никогда еще его молитвы не были столь горячи. Он не просил богиню Аматерасу, чтобы она хранила его или его близких, он не просил благословения для детей, которые должны были остаться сиротами, он не просил ее дать сил его жене, которой в одиночку предстояло вырастить сына и дочь. Он молил только о том, чтобы пущенные им мины нашли свою цель, а его миноносец не потонул раньше времени.

Но, как видно, богиня уже исчерпала свои возможности, помогая и оберегая миноносец и его командира. На крейсере противника заметили опасность от пущенных мин, и корабль лег в развороте, пропуская смертоносные снаряды мимо себя. Так уж вышло, что, уворачиваясь, они легли курсом на израненный миноносец и, понятно, не собирались спускать ему этой выходки.

Мидзуно и не пытался уйти. Мало того – как только он осознал, что «41-й» вот-вот может избежать выставленного, словно жало, тарана русского корабля, он подал команду механику застопорить ход. Русский крейсер буквально разрубил миноносец надвое, командир миноносца погиб практически мгновенно, остававшаяся еще в живых машинная команда сгинула одновременно с ним от взрыва котлов. Но имей они возможность взглянуть на происходящее со стороны, то, несомненно, возрадовались бы представшей картине.

Оторванную носовую часть развернуло и протащило какое-то расстояние вдоль борта, она уже стремительно погружалась в морскую глубь, когда сработал-таки детонатор! И мощный взрыв потряс крейсер. Взрыв произошел не просто ниже ватерлинии, а на стыке двух больших отсеков, так что «Боярин» ушел на дно с незначительным отрывом от своей жертвы.

Звонарев наблюдал за втягивающимся на рейд отрядом с нескрываемой горечью. В строю недоставало «Боярина» – похоже, старуха взяла-таки свою дань, остальные корабли, включая и миноносцы, были сильно избиты. Совершенно непострадавшей выглядела «Чукотка», ну да оно и понятно: участие в боевых действиях – не ее епархия.

Он и раньше видел, что среди «Росичей» не хватает одного вымпела, разобрать какого – именно не выходило: больно они были похожи, а многие в просто плачевном состоянии, – но старался не заострять на этом внимания. Антон, как-никак, катерник и любому из здешних даст сто очков вперед, к тому же такого опыта вождения, как у него, и такого сплаванного экипажа в отряде не было – да что там в отряде, в обоих противоборствующих флотах! Но вот корабли втянулись на внутренний рейд, и Сергей, не веря своим глазам, искал и никак не мог найти «Росича». Может, все же отправили в разведку или еще куда? Спокойно, для паники нет причин.

Так уж вышло, что на фронте в настоящий момент было затишье, и Звонарев находился в Артуре вместе с бронепоездом. Фронт стабилизировался и замер в некоем равновесии: японцы никак не могли преодолеть рубежей на тафаншинских высотах, а русские не желали им их уступать. Более того – время от времени там разгорались жаркие артиллерийские баталии или перестрелки пехоты, между окопами противоборствующих сторон расстояние доходило уже до трехсот, а порой двухсот метров. Ближе противнику подобраться не давали, а с другой стороны, ближе – это уже только врукопашную. За прошедшее время сильно поднаторели в своем деле минометчики, у которых появилась большая практика в обстреле, поэтому передовые окопы японцев если и были заняты, то только наблюдателями, как, впрочем, и у русских, если не считать дзотов, где постоянно находилась половина от личного состава.