«Мы не дрогнем в бою». Отстоять Москву!

«Ну вот, а обещал дивизию… – с досадой подумал Шапошников. – Зачем было обманывать? Сказал бы прямо, что атака батальона – демонстрация, чтобы отвлечь немцев от главных сил дивизии».

– Товарищ капитан, – к Шапошникову подошел лейтенант Тюкаев, – представитель штаба армии вас спрашивает.

Шапошников узнал полковника Ивашечкина.

– Какую выполняете задачу, капитан?

– Готовлю атаку в направлении Навли, – ответил Шапошников.

– Какие силы у вас под рукой?

– Батальон.

– Приказ отменяю. Следуйте с батальоном прямо по просеке, там, километрах в трех, найдете штаб армии. Будете его охранять.

– Слушаюсь, товарищ полковник, – с облегчением воскликнул Шапошников. Этот приказ означал, что, по крайней мере, в ближайшие часы ни он, ни его люди не погибнут напрасно. – «Теперь надо Гришина искать…»

– Бакиновский! Берите взвод Шажка и поезжайте найдите полковника Гришина. Доложите, что Ивашечкин снял нас отсюда на охрану штаба армии.

Найдя штаб армии в густом ельнике, припорошенном снегом, Шапошников представился первому попавшемуся полковнику.

– Займите батальоном круговую оборону по всему периметру расположения штаба, – приказал полковник.

«Ну вот, еще не лучше: потом батальон и не собрать будет», – огорчился Шапошников.

В лесу, где расположился штаб 3-й армии, бродили группы людей, что-то зарывали, жгли какие-то бумаги, тут же ели, сидя на снегу. Многие спали на нарубленном лапнике, прижавшись друг к другу.

Вечером полковник Гришин сам нашел Шапошникова. С ним было несколько конных.

– Ты как здесь оказался? Почему меня не искали?

– Полковник Ивашечкин приказал охранять штаб армии.

– Срочно собирай батальон и выводи его вот сюда, смотри на карту… – Гришин открыл планшет, – Борщево – Литовня. Здесь будем прорываться. Ищи меня в домике лесника вот здесь. Жду завтра к восемнадцати часам. Пойдем ночью. – Гришин нахмурился и тяжело вздохнул: – Есть сведения, что против нас действуют части еще двух дивизий кроме восемнадцатой танковой. Да, обстановочка… Надо бы изо всех сил держать сейчас Гудериана за хвост, а то он и до Москвы дойдет…

Гришин, когда узнал, что они в окружении, подумал, что гитлеровцы свои главные силы бросили вперед, по большаку на Тулу, но это оказалось не так, и против них были оставлены крупные силы, так что надеяться в этот раз на легкий выход из окружения было нечего. Была лишь надежда, что выйти на восток лесами будет все же проще.

– Что делать с обозом? – спросил его Шапошников.

– Все еще таскаешь? Давно пора бросить. Возьми все, что можно, продовольствие прежде всего, а остальное – закопать или сжечь.

624-й стрелковый полк майора Тарасова, 11 октября брошенный под деревню Алешенка для нанесения отвлекающего удара, мысленно был списан Гришиным с баланса сил дивизии, поэтому он удивился и обрадовался, когда комиссар полка Михеев нашел его днем 14 октября в лесу под Литовней.

– Как ты нас нашел? Задачу выполнил? Что с полком? – быстро спрашивал его Гришин.

– Бой вели весь день одиннадцатого. Уничтожено до трехсот гитлеровцев, тридцать пять автомашин, четыре орудия, две бронемашины, танк, – хмуро и устало докладывал Михеев. – Держались бы и еще, но к противнику из Навли подошло сильное подкрепление: двадцать танков и до двух батальонов пехоты.

– Потери большие? – спросил его Гришин.

– Почти ничего не осталось. Раненых двадцать повозок…

– Да, плохо. Сейчас мы пойдем на прорыв, будешь идти вторым эшелоном. Где у тебя командир полка, не потеряли? – спросил Гришин. – Не прозевайте, когда прорвемся, а то останетесь здесь.

Михеев пошел к своим людям. Колонна его полка, сбившаяся повозками в кучу, на первый взгляд представляла внушительную силу, но боеспособность ее равнялась нулю. Люди были измотаны до предела, раненые на повозках стонали, беспрерывно просили пить, медики еле держались на ногах от усталости, атмосфера и настроение были гнетущими. Все понимали, что близятся события, которые решат судьбу каждого, кто оказался в этом лесу.

Старший лейтенант Шкурин, или, как его звал Михеев, Саша, потому что он годился ему в сыновья, в 624-м полку находился всего три недели, но успел зарекомендовать себя настоящим бойцом и коммунистом. Под Алешенкой он по своей инициативе принял командование ротой, когда командир был ранен, дрался умело и отчаянно: почти все автомашины из тех тридцати пяти были уничтожены его ротой, сам Шкурин гранатой подбил бронетранспортер, да и немцев уложил с десяток. За этот день он ни разу не вспомнил, что он не командир стрелковой роты, а уполномоченный особого отдела полка.

– Сколько у тебя сейчас в роте людей? – спросил его Михеев.

– Двадцать два человека, политрук Кравцов и я.

– Саша, тебе придется идти на прорыв последним: надо обеспечить вывоз раненых. Сам сопровождай повозки и смотри за всем. Я в тебя верю…

– Конечно, товарищ комиссар, я понимаю.

– Себя береги, на рожон не лезь… – голос у Михеева дрогнул.

– Надо бы построить людей и поговорить, товарищ полковник, – подошел к Гришину полковой комиссар Кутузов, начальник политотдела дивизии.

– Да-да, обязательно. Заодно и задачу доведем.