«Мы не дрогнем в бою». Отстоять Москву!

– А у нас-то вчера что было… Вечером заняли немецкие блиндажи. Впереди полки, никого не ждем, как вдруг кто-то из связистов докладывает: идет колонна с востока, и танк впереди. Гришину доложили, к бою приготовились. А было нас здесь всего человек тридцать. И ночь, мороз, ни зги не видно. Танк этот заехал на блиндаж, вылез из него немец, сняли его быстренько. А тут и колонна подошла, точно – немцы, человек пятьдесят, к бою не готовы. И какая, представь, ситуация: и бой не начнется, и не знаем, кто кому должен в плен сдаваться. Переводчик через Гришина кричит: «Сдавайтесь. Вы у нас в тылу!» А они в ответ: «Почему в тылу, когда справа еще наши, а тут должен быть штаб нашего полка». Ну, немцы подумали, посовещались и пошли все же сдаваться. Всей колонной. Половину штаба пришлось на охрану пленных ставить. Мало ли чего. Вдруг передумают.

Шапошников улыбнулся:

– Да, история… А если бы они решили прорываться?

– Воевали бы вы сейчас без штаба дивизии.

– Немец не тот пошел, – сказал Шапошников, – не такой, как летом. Чувствуется, что устали они, намерзлись.

– Погоди. Вот дойдем до Зуши, там жди подготовленную оборону и свежие части. А эти арьергарды, конечно, измотаны. На Мценск мы выходим, а его немцы так просто не отдадут: прямая дорога на Орел![9]

К концу декабря дивизия полковника Гришина, постепенно сужая фронт наступления, начала выходить на подступы к Мценску. В пяти стрелковых батальонах дивизии насчитывалось немногим более тысячи трехсот активных штыков, остальные – артиллеристы, связисты, медики, обозы. Дивизия накопила около пятисот лошадей, они с трудом пробивались по сугробам вслед за пехотой. А впереди стрелковых батальонов действовали разведгруппы, часто всего по пять-десять человек, но это были храбрецы, закаленные, отлично знающие свое дело бойцы.

Особенно в эти дни в разведке отличались фроленковцы. Как-то взвод автоматчиков старшего лейтенанта Прокуратова смелой атакой буквально разогнал целую роту немцев и без потерь занял деревню Чижиково.

Когда в 624-й полк из редакции дивизионной газеты приехали Васильев и Мазурин, то майор Фроленков приказал специально для них вызвать из разведвзвода сержанта Литвинова.

– Он у меня один целой роты стоит! – с гордостью сказал Фроленков Васильеву. – В одном поиске уничтожил – один! – больше двадцати гитлеровцев!

Сержант Литвинов оказался крепким парнем, но вовсе не богатырского вида, каким его представляли себе Васильев и Мазурин.

– Сразу видно, что кадровый, – вглядываясь в его фигуру, сказал Васильев.

– Угадали, товарищ старший политрук, – просто и открыто улыбнулся сержант.

– А родом откуда?

– Из Горьковской области.

– Значит, в полку с первого дня? – оживился Васильев. – Расскажите, как это вам удалось в одном бою более двадцати гитлеровцев истребить?

– Как удалось… – сержант Литвинов наморщил лоб, словно вспоминая что-то очень далекое. – В поиск пошел один, надо было разведать одну деревушку по маршруту движения полка. Слышу – гуляют в одной избе. Часового тихонько снял, в окно бросил гранату. Они повалили в дверь, кто жив остался, я из автомата… – Литвинов немного помолчал, а потом добавил: – В доме семерых насчитал, у крыльца пятнадцать. Да три машины у крыльца стояли, то сжег. Вот и все дела, – улыбнулся сержант.

– Как же вы решились вступить в бой один?

– Почему один… У меня был автомат и три гранаты, – с удивлением ответил Литвинов.

– А раньше как вы воевали? Много фашистов на личном счету? – спросил его Мазурин.

– Как воевал… В основном по окружениям. Не успеешь из одного выйти, как в другое попал. Какой там личный счет… Автомат этот у меня недавно, перед наступлением получил. А сколько из винтовки убил, не знаю, с пяток, не больше. Да и не видно, когда стреляешь из винтовки, попал или нет, потому что далеко.

– У нас недавно был случай с разведчиками… Страшная история, – сказал комиссар полка Михеев.

Васильев и Мазурин повернулись к нему, приготовились слушать.

– Пошли в разведку пятеро, – начал рассказывать Михеев. – Попали в засаду. Отбивались, а когда кончились патроны, встали в полный рост и пошли с гранатами навстречу смерти. Одного из них, Фокина Николая, гитлеровцы притащили в деревню. Когда мы ее освободили, то жители рассказали нам, что немцы раздели его, истекавшего кровью, начали делить одежду и валенки, допрашивали, но он ничего не сказал. Тогда выволокли его на крыльцо и бросили в снег. А мороз стоял – градусов тридцать, как сейчас. Женщины его подобрали. Пять часов он еще жил, назвал адреса жены и матери, был он из Пензы, сказал: «Скоро наши придут» – и умер.

– Обязательно напишем о нем, – сказал после тягостной паузы Васильев. – Ну, товарищи, нам надо ехать.

– А где вы сейчас газету делаете? – спросил Михеев.

– До последнего времени в Воскресенском печатали, а теперь попробуем в Ефремове.