Мы никогда друг друга не любили

Аврора вытирает глаза. Мне кажется, что Нади здесь не существует. Я смотрю только на ее дочь, но не знаю, как вытащить ее из этого пришибленного состояния. От веселой и чувственной девушки не осталось ни следа, мы будто вернулись к тому уикэнду у моря. Она снова избегает на меня смотреть. И снова боится.

— Мне надо на воздух… — говорит Аврора и несется к выходу.

Я собираюсь последовать за ней, я не хочу оставлять ее наедине с болью и страхами, но Надя с неожиданной решимостью преграждает мне дорогу.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍- Уйди с дороги, Надя, — мрачно говорю я. — Не вынуждай причинять тебе боль.

— А разве ты не сделал это? Витя-Витя… я не ждала, что ты будешь мне верен, но Аврора? Моя дочь? Как ты мог?

— Тот же вопрос к тебе. Ты ведь знаешь, что она не моя дочь. Что за мать скажет такое ребенку?

— А я ей мать? Я никогда не держала ее на руках, никогда не видела фотографий, никогда не слышала ее голос. Даже не знала, жива ли она. Все, что от меня требовалось — родить. Можно ли назвать ее моей дочерью? И почему я не могу бороться за то, что принадлежит мне лишь потому что когда-то ее родила?

Мне хочется двинуть ей в челюсть. Впервые в жизни я испытываю это ощущение по отношению к женщине. Но еще никто не вызывал во мне такой ярости. Я смотрю на Надю, но вместо чувств, которые к ней испытывал долгие годы, ощущаю только желание ее уничтожить. Потому что где-то там рыдает Аврора, забившись в самый дальний угол, и я вряд ли сумею ее догнать. Она может уйти навсегда, и я даже не смогу ее разыскать, потому что охотиться на девушку, все беды которой из-за меня, жестоко. А вот получится ли без нее прожить — хороший вопрос.

— Не говори мне о морали, Витя. Ты трахал мою дочь. Вряд ли потому что в этой серой моли есть что-то особенное, кроме схожести со мной.

— Она не похожа ни на тебя, ни на ту Надю, которую я когда-то любил. Сейчас ты — старая больная баба, озлобленная на весь мир. Уходи, я сказал!

Я срываюсь на крик, и Надя вздрагивает. Отступает на несколько шагов, но не сдается: глаза лихорадочно шарят по парковке, а руки мнут полы плаща. В ее движениях есть что-то странное, нервное, как будто она не до конца себя контролирует. И я почти уверен, что у нее не все в порядке с головой.

Как нельзя кстати звонит телефон. Я надеюсь, это Аврора, но номер незнакомый. Внутри зарождается нехорошее предчувствие, но ведь она ушла меньше пяти минут назад. С ней не успело бы ничего случиться. Или успело?

— Слушаю.

— Виктор Викторович? — Голос знакомый, но я не могу вспомнить, где его слышал.

Может, это что-то важное по работе, но мне плевать на нее. Плевать на все, я не хочу ни с кем говорить, я хочу найти Аврору и попытаться если не спасти то, что мы с ней построили, но хотя бы закрыть ее от обломков.

— Я. Что?

— Это Илья, помните? Вы меня уволили. Я присматривал за Шаталиной.

А, паренек, профукавший мобильник.

— И чего тебе? Две недели можешь не отрабатывать.

— Я хочу, чтобы вы передо мной извинились и взяли обратно на работу.

— Схуяль?

— Я не терял телефон. Шаталина его стащила. Специально, чтобы я не знал, что она порезалась. Я его нашел по геолокации.

— Ну, молодец, только какая мне разница, как ты его проебал? Сперли, в толчок уронил, да хоть нищим пожертвовал!

— Я проверил историю запросов, звонков и так далее. Она не просто его стащила и выкинула, она еще и пользовалась им. Я нашел ссылки на больницу, где Шаталина работала — по ее словам. Валентин давал мне задание выяснить побольше. Мне не дали информацию о сотрудниках, но в частном порядке я нашел, у кого можно спросить. И никто не подтвердил, что Надежда там работала, зато…

— Чего?

— Она там лежала. Была пациенткой. Это небольшой частный госпиталь. Я попросил парней поднять документы, и они выяснили, что Рогачев оплачивал Шаталиной лечение. А когда он умер, деньги перестали поступать, и ее выпустили.

— Диагноз?

Надя замирает, хотя до этого мерила шагами парковочное место и вытирала слезы. До нее начинает доходить смысл моего разговора. И я чувствую ни с чем не сравнимое напряжение жертвы перед охотником. Те мгновения абсолютного оцепенения, за секунду до прыжка.

— Маниакально-депрессивный психоз, шизотипическое расстройство и еще куча каких-то странных слов. Она уже резала себя, сбегала. Понятия не имею, как ее вообще выпустили. Может, какие-то заморочки с гражданством. Так что, Виктор Викторович? Я могу вернуться на работу?

Надя медленно отступает, с ужасом на меня глядя.

— Да, если вызовешь на парковку в моем доме психбригаду из MTG, а еще найдешь мою жену и убедишь уехать в хороший безопасный отель.

— Понял, сделаю.