Мы никогда не умрем (СИ)

— Да хрен его знает, каких-то баб в речке топит. Хочешь?

— Нет, не курю. Жду утреннюю электричку, помогал знакомой в магазине и пропустил последнюю, — он решил все же ответить на вопрос. — А вы? Обычно с такими рюкзаками ездят летом или осенью. Не боитесь маньяка?

— Да вот видишь, тут недалеко источники, может знаешь? А маньяка я не боюсь. Нахрен ему старая кошелка.

Мартин рассеянно кивнул. Он слышал о том, что в нескольких сотнях километрах от его деревни находились какие-то незамерзающие источники, считавшиеся целебными. Впрочем, ему дела не было — путь к ним через деревню не проходил, и никакой пользы они не приносили.

— Ну так вот, у нас в городе человечек хочет открыть туда туры. Заказал нашей фирме, значит, анализ тамошней грязи. Я говорю — зачем оплачивать поездку? Заплатите торгашу, рекламщику — они вам даже грязь с дороги целебной сделают, только денег не забывай давать. А он, видишь ли, принципиальный. Знакомый мой, всю жизнь такой баран, — тяжело вздохнула она.

— А ваш муж остался дома?

— Да нет, у него на зиму другая работа, он вахтами ездит… впрочем, тебе не интересно будет, чем там можно в лесу зимой заниматься.

— У вас, наверное, нет детей?

Мартин растерял часть своей тактичности. Женщину эту он видел в первый и в последний раз в жизни, и она была чем-то ему неприятна. Но он никак не мог понять чем.

Женщина была высокой и худой. И ее лицо казалось Мартину красивым — у нее был тонкий, длинный нос, огромные серые глаза и красиво очерченные полные губы. Густые, темно-русые вьющиеся волосы были завязаны в небрежный узел на затылке, но несколько прядей выбивались из прически, подчеркивая мягкий овал лица. Но что-то его раздражало в этой женщине, царапало, и он никак не мог отделаться от чувства легкой гадливости.

— Есть, отчего же. Дочка, твоего возраста, дома ждет.

— Одна?

— С бабушкой, с матерью моей, значит, сидит.

— Моей сестре сейчас тринадцать, — улыбнулся Мартин.

Лера давно не писала ему. Но Вик не испытывал по этому поводу особого огорчения — она давно отдалилась. Несколько раз посылала свои фотографии, но он никак не мог увязать ту, что видел на снимках со своими воспоминаниями о сестре. Они писали друг другу дежурные отчеты о жизни, и Вик испытывал легкую горечь по потерянной детской близости. И все же воспоминания были светлыми, и в конце каждого письма Лера, может быть по привычке, а может и искренне, писала «Жду».

— А сестра тебя дома ждет?

— Нет, нас разлучили в детстве. Она живет в городе на Севере, далеко отсюда.

— В каком городе? — оживилась женщина.

Мартин ответил. Название города давно перестало ассоциироваться у него со словом «дом». К тому же Вик не собирался туда возвращаться ближайшие годы, и это слово оставалось для обоих пустым звуком.

— Так я же там живу! Бывают же совпадения! — улыбнулась женщина, придвигаясь поближе. — Ну-ка погоди.

Она встала и уверенным шагом пошла к палатке. Спустя пару минут она вернулась с двумя большими стаканами кофе и, заговорщически подмигнув, достала из бокового кармана рюкзака фляжку коньяка.

— Давай, за встречу, — сказала она, плеская коньяк ему в кофе.

Мартин, испытывавший, как и Вик, к спиртному инстинктивное отвращение, свойственное детям алкоголиков, из вежливости сделал небольшой глоток и отставил стакан в сторону.

— Расскажите про свою дочь, — попросил Мартин, ощутив, как в душе рождается сочувствие к девочке, о которой покинувшая ее мать говорит с таким равнодушием.

— Да что про нее рассказывать, — пожала плечами женщина. — Все по каким-то секциям шатается. Я ей говорю — ну ты выбери что-нибудь одно. А она смотрит на меня, как собака побитая и молчит. Вот сейчас на танцы ходит и на гитаре учится играть. До этого в театральное ходила и из бисера плела… Рисует вроде неплохо, и в художке ее хвалят, она туда с детства ходит. Но все чего-то ищет…

— Может быть она ищет мать? — спросил Мартин, которому женщина стала окончательно противна.

— Может быть, — с готовностью согласилась она. — А ей лучше будет, если я рядом сяду и буду до ее старости пылинки с нее сдувать? Мы с мужем достаточно зарабатываем, чтобы она могла ходить на свои танцы и пачкать дорогие холсты дорогими красками — этого, я считаю, достаточно. Ребенок здоров, одет, накормлен и занимается саморазвитием. Вот твои родители кто, мальчик?

— Мой папа — деревенский алкоголик, — усмехнулся Мартин.

— Вот видишь. А моя дочка на вокзале не ночует. Разве я плохая мать? — спросила женщина, отхлебывая прямо из фляжки.

— Что вы, конечно нет, — с чувством ответил Мартин.

Потом, подумав, вырвал титульный лист из книги, которую отдала женщина. Достал из рюкзака черную ручку, написал на листе несколько слов, а затем стал медленно складывать его.

— Знаете, у меня была подруга. Однажды она сильно заболела. И я сделал для нее подвеску, на ней было много-много бумажных журавлей. Они ее успокаивали. Я прикрепил подвеску у ее кровати, и она начала выздоравливать. Я мало что мог для нее сделать. Я, по правде говоря, вообще мало что могу. Но если вы отдадите вот это дочери — я буду вам очень благодарен.