Мы никогда не умрем (СИ)

Он не хотел этого делать. Ему была отвратительна мысль об убийстве. Даже свиньи. Даже обреченной свиньи.

Он даже рыбу потрошить не хотел, но тогда это было необходимостью, а не чужой прихотью, не демонстрацией власти.

Но он не успел сбежать, и стоит здесь с этим ножом. И если он даст сейчас волю своему протесту — не только подведет Вика, но и заставит мучиться животное.

Когда отец подошел к нему и взял за руку, помогая совершить непосильное для ребенка движение, Мартин почувствовал, как отвращение и ненависть, всколыхнувшиеся от прикосновения в душе вытесняют остальные чувства.

А потом раздался визг. Он ввинтился в уши, наполнил голову вибрирующе-захлебывающимся звуком, и Мартин почувствовал, как становится скользкой рукоять ножа, как липкая раскаленная паника передается ему через такую же липкую и раскаленную кровь, как сознание ускользает, делая мир серым и сужая его до алеющего разреза.

Разрез получился ровным. Мартин вел нож, не задумываясь, что делает. Если задумается — движение сломается, и животному будет больно. Если задумается — бросит рукоять, отшатнется и не сможет закончить.

Если задумается — может, развернется и всадит окровавленное лезвие отцу Вика в мутный покрасневший глаз.

Спустя десять минут, отмывая дрожащие руки в ледяной воде Мартин не мог понять, что же не так. Что-то было неправильно. Что-то было еще неправильнее, чем произошедшее только что убийство. Силы окончательно покинули его.

Мир качался перед глазами, а отвращение от совершенного убийства першило в горле слезами, которым было бы легче дать выход. Но что-то все еще было не так.

Осознание заставило Мартина замереть, погрузив руки в розовую от крови воду.

Предчувствие беды никуда не делось.

…

Отец вернулся из города поздно вечером. Он отвозил на рынок мясо. Обычно он возвращался со звякающим черным пакетом, приводящим его в исключительно благодушное настроение. Иногда с ним приходил Мит — его приятель. Мит был щуплым, со слезящимися глазами и просительными интонациями. Их связывали любовь к выпивке, готовность Мита унижаться и потребность Анатолия в том, чтобы перед ним унижались.

Но сегодня Анатолий приехал один и без пакета. На кухне было совсем тихо. Будто не было никого.

Мартин смотрел в огонь. Каждое движение давалось ему с трудом, как будто он был где-то глубоко под водой. Ему впервые хотелось этого мутного, зябкого забытья, заменяющего ему сон. Но он не позволял себе закрыть глаза.

«Ты трус. Все плохое позади — ты зарезал это несчастное животное», — говорил он себе.

Соглашался. И оставался сидеть.

«Анатолий просто пьян. Он ввалился на кухню и там спит», — продолжает утешать себя Мартин.

Соглашался. И оставался сидеть.

Орест тревожно вился вокруг его руки. Он рассеянно гладил рыбку кончиками пальцев, отмечая, как дрожат руки.

«Ты нужен мальчику. Если ты будешь трястись от слабости, а с ним что-то случится? Нужно спать», — продолжал он себя убеждать.

Вик сидел, завернувшись в одеяло и уставившись в стену. Он не обращался к Мартину, чувствуя, что ему плохо.

Перед глазами у Вика была другая стена — та, белая. Сегодня с потолка к полу стекла тонкая струйка черной крови, прочертив неровную линию. Красное — на белом.

Мартин все-таки его спас. Белый, гусиный пух, теплый и безопасный окутал в нужный момент, не дав запачкать руки. Он чувствовал благодарность — тяжелую и теплую. Ему очень хотелось выразить ее хотя бы словами, поделиться с Мартином. Но ему плохо, очень плохо после убийства этой несчастной свиньи. И лучшая благодарность сейчас — не мешать.

Есть еще одно чувство — гадкое, царапающее, мешающее дышать. Это — тревога.

Отец сидит на кухне слишком тихо. Не ругается, не звенит посудой, не храпит. Нужно спуститься и посмотреть.

Мартин, потерявший сознание в кресле, не мог его остановить.

Вик, зажмурившись, пересек темный коридор, прокрался к двери и в нерешительности замер. Но одернул себя. Мартин, смелый и добрый Мартин не боялся, если кому-то нужна помощь. Вдруг нужно бежать, звать на помощь взрослых? Вдруг отцу сейчас грустно, и ему тоже нужна поддержка? Чтобы ему сказали, что любят, тронули за руку, налили чай в потемневшую мятую алюминиевую кружку?

И Вик, набрав в грудь темного воздуха, толкнул дверь.

На миг ему показалось, что монстр смотрит из темноты тысячей печальных глаз.

…

У Анатолия были все причины вести себя тихо. Сегодня ему не на что было купить выпивку. Сегодня он потерял день времени на жаре и тушу одной из лучших свиней.

Его попросту ограбили на выходе с рынка. Когда он подходил к машине, охрипнув от почти часового торга с улыбчивым перекупщиком, кто-то опустил на его затылок что-то холодное и тяжелое. Теряя сознание, он успел почувствовать разливающуюся обжигающую боль, от затылка к вискам, будто кто-то плеснул раскаленным свинцом. А еще успел почувствовать, как чьи-то сильные руки торопливо рвут карман с выручкой.

Все это заняло несколько секунд, темнеющих головной болью и беспомощной яростью.