– Вы не очень обидитесь, если я скажу, что у вас манеры провинциального актера? – бесцветным голосом осведомился Иван Сергеевич. – Демонстрация раритетов времен гражданской войны... Декламация художественных текстов графа нашего красного, Алексея Николаевича... Нет, чтобы просто сказать: следил, мол, я за вами, Иван, в вещичках ваших копался... – Он посторонился, давая дорогу спускающейся сверху пожилой тучной женщине в переливающемся пурпуром нарядном платье. – Понял, мол, что к чему и решил познакомиться поближе. Я книгу эту тоже, разумеется, читал, еще в детстве, только помню, конечно же, не так хорошо, как вы, не так близко к тексту. Мне, знаете ли, другие ближе к сердцу, согласны?
– Согласен, – с удовольствием подтвердил Андронов-Гусев.
– Интересная вещица, – продолжал Иван Сергеевич, забирая с подоконника портсигар. – Пронесли, значит, через Дверь... Гусев – это, я так понимаю, от гусей: большие такие птицы, водятся на планете Земля. А вот на Марсе не водятся. Гусев Алексей Иванович, несколько республик учредил, с Махно погулял, потом у Буденного... А потом – прямиком на Марс, с инженером Лосем.
– Да, с Мстиславом Сергеичем, – улыбаясь, кивнул Гусев. – Читали, значит, «Аэлиту»...
– И вы, я вижу, тоже обо мне кое-что знаете.
– Это уж я здесь, – сказал Гусев. – Горы книжек перечитал.
– Может быть, продолжим разговор в более подходящей обстановке?
– Тогда у вас. У меня занято. Я там ваших разместил, они меня расшифровали.
– Ага, – сказал Иван Сергеевич. – Не очень поцарапали ребят?
– До свадьбы заживет! И пистолетик ихний вам отдам, мне он ни к чему.
– Давай на ты, товарищ Гусев, – предложил Иван Сергеевич. – Одного ведь поля ягоды.
– Давай, – тут же согласился Гусев. – А ты с собой сюда ключ от стартера, случаем, не прихватил? Или какую-нибудь детальку от фазоциклета?
– От фазоциклера. Недублированного. Нет, не прихватил. Сюда ляпник надо было бы прихватить, с ядовитой ляпой, – помрачнев, сказал Иван Жилин, бортинженер космического фотонного грузовика «Тахмасиб», а после – агент Совета Безопасности, направленный для выполнения задания в Страну Дураков.
8
Они сидели в номере Жилина, пили коньяк, доставленный по заказу из ресторана, закусывали яблоками и вели разговор. Бутылка «Жан-Жака» стояла на тумбочке, Жилин сидел на кровати, а Гусев рядом, на стуле. Дверь в лоджию была распахнута настежь, потому что Гусев вовсю дымил – ему всегда хотелось много курить на посиделках со спиртным.
Как выяснилось, Жилин прошел через Дверь позже Гусева, но гораздо быстрее определился со своим местом в этой новой жизни.
У Гусева все было совсем по-другому. Бывшего красного конника, участника межпланетного перелета, организатора заварухи на Марсе и основателя «Общества для переброски боевого отряда на планету Марс в целях спасения остатков его трудящегося населения» приметили совершенно случайно. Бродил себе по рынку, выбирал апельсины-мандарины, и вдруг – «трах-бах!», разборки, «конкретные пацаны» с оружием, крики, мат-перемат, переполох, драка... Как человек в прошлом военный и бесшабашный, не смог не вмешаться, тем более, что и его, пробегая, зацепили по ребрам. Врезал одному, другому, завладел пистолетом и ну месить дальше, всех, кто под руку попадался. А когда нагрянула милиция, бросился вместе с новыми напарниками к машинам – погрузились, помчались куда-то по улицам Москвы, целой колонной. Лишь потом разобрался, что к чему и кто есть кто, перезнакомился... И был принят в одну из местных группировок – им тогда было несть числа, – как эффективная боевая единица. Много всякого было в те страшненькие годы переползания к капитализму, лилась кровь, менялись хозяева, но Гусев всегда приходился ко двору – и, умудренный опытом, на первые роли не лез. Это была его стихия, именно таких встрясок не хватало ему в прежней жизни, когда гражданская отгремела, революцию на Марсе совершить не удалось и закончились вояжи по Америке и Европе, где он рассказывал про драки с марсианами, про пауков и про кометы... Пресной стала жизнь бок о бок с преданной, но уже приевшейся Машей, душа рвалась в бой, ниспровергать и разрушать, душить и давить врагов... Знание о Двери пришло как бы само собой, словно свалилось с небес, и он шагнул за порог без особых раздумий, и оказался в том самом мире, за который воевал, в настоящем, а не книжном мире. И разве мог он помыслить в своих двадцатых, что будущее окажется совсем не таким, каким рисовалось?..
Шли годы, он все время был при деле и жил очень даже безбедно. И ничуть не сомневался в том, что может в любой момент, если постарается, отыскать Дверь и вернуться к себе – но возвращаться не собирался. Как-то унизительно было бы вновь очутиться в книге, в придуманном писателем мире, развоплотиться, обернувшись тем же самым набором букв, черных знаков на белой бумаге. Не желал он возвращаться.