Мы одной крови — ты и я!

— Хоть я и не животное, но угадываю, — съязвил я, слегка задетый все же: Володя вел себя так, словно всю жизнь занимался этими проблемами.

— Еще раз проверим! — решил Володя, не обращая внимания на мои попытки острить. — Внушай… Нет, погоди, лучше я запишу в блокноте, а ты про себя прочтешь.

— Это зачем же? Ты думаешь, что он наши слова понимает? — поразился я.

Володя вдумчиво посмотрел на Барса, а потом сказал, что пока ничего не известно и для чистоты эксперимента надо исключить все мыслимые помехи.

— Во всяком случае, кот в отличной форме и вовсе не нервничает, а, наоборот, очень доволен и уже научился извлекать пользу из своих новых способностей, — добавил он.

— В отличие от меня! — пробормотал я, со стыдом вспоминая сцену с Ольгой.

— Да, кстати, ты его мысли не улавливаешь совсем? — деловито спросил Володя, снова заглядывая в свой блокнот.

— По-моему, нет… Конечно, нет! — подумав, ответил я. — А вообще-то почему? Может, у него мысли более сложные? А, Барс?

Барс мирно мурлыкнул и подставил мне щеку. Володя засмеялся.

— Ну, мысли Барса — если их можно назвать мыслями в нашем понимании слова — теперь можно понять в основном и без телепатии. А в принципе дело обстоит, по-моему, так, как обычно в телепатии: ты — индуктор, он — перципиент; ты передаешь, он воспринимает, а эти свойства, кажется, встречаются только порознь.

— Жалко! — сказал я, но тут же подумал, что вовсе не жалко, а, наоборот, так лучше: только этого мне и не хватало, чтобы я воспринимал мысли Барса или, чего доброго, подчинялся его внушению. Он и так мне может внушить что угодно своим мяуканьем, мурлыканьем и всякими ужимками, а то и вовсе житья бы не было.

Тут я заметил, что Барс беспокоится — пристально смотрит на меня и молча открывает рот.

— Ты что? — спросил я, несколько смутившись.

Барс мяукнул протяжно и жалобно, вскочил с пола, поставил передние лапы мне на колени — я продолжал сидеть перед ним на корточках — и ткнулся носом мне в ухо. Он был такой большущий, что дотянулся до моего уха без особого труда. Я взял его на руки и встал. Кот прижимался ко мне и что-то намурлыкивал на ухо. Володя смотрел на нас и неодобрительно качал головой.

— Совершенно нерабочая обстановка, — заявил он, записав что-то в блокноте. — Истерическая нежность, сверхвозбудимость… До чего ты довел кота?

— Я, главное, довел! — возмутился я. — Да что же я такое делал, чтобы его довести?

— Не знаю, не знаю. Твои эти штучки со сменой настроений: то шляешься целый день по городу, оставляешь кота одного в такой день, то приходишь и начинаешь: «Барся-Марся, то да се, бачки почешу, лапки разомну!» Знаю я тебя! А кот, думаешь, железный?

Я добросовестно подумал. Отчасти это верно. Но ведь когда я пришел домой, кот вел себя, в общем, вполне обычно. И Володя сам же сказал, что кот в отличной форме. Просто он начал нервничать, когда я подумал об опасности более полного контакта с ним.

— Ничего себе — просто! — усмехнулся Володя. — Значит, он, по-твоему, может реагировать на такие сложные мысли?

— Погоди, погоди! — сказал я, стараясь поймать ускользавшую идею. — Не на саму мысль, конечно, а на ее эмоциональную основу. Поскольку эта эмоция имела прямое отношение к нему.

Володя одобрительно кивнул и начал строчить в блокноте.

— Вместо того чтобы прибедняться и разыгрывать из себя этакого ползунка с высшим образованием, ты бы лучше применял свои мозги по их прямому назначению, — сказал он, кончив писать. — А теперь сосредоточься и постарайся провести внушение под строгим самоконтролем. Вот тебе задание…

Ничего с этим самоконтролем не получилось. Можно было подумать, что Барс, сидя у меня на руках, вместе со мной прочел задание в блокноте. Только я повернул голову к нему, как он сказал: «Ммяхо, мурра, мам-ма!» — очень отчетливо и именно в той последовательности, которую наметил Володя.

— Надо будет выяснить, — сказал Володя, отметив неудачу экспериментов в блокноте, — всякий ли кот может так легко выговаривать хотя бы эти слова. А вообще перейдем к другим вариантам.

Мы в этот вечер перепробовали несколько вариантов. Я внушал Барсу задание из другой комнаты; это получалось, только Барс очень нервничал и, еле выполнив задание, кидался на закрытую дверь и мяукал: он вообще не любил закрытых дверей, а уж если мы с ним оказывались по разные стороны двери, он немедленно принимался вопить. Но задания он все же воспринимал и выполнял безошибочно; я только глаза таращил от удивления. Потом-то я всяких книг начитался и узнал, что у Дурова, например, такие вещи тоже получались, и большей частью превосходно. Но, во-первых, тогда я этого не знал, а во-вторых, Дуров великий дрессировщик, знаток зверей, и в какое сравнение с ним могу идти я, жалкий дилетант?