Мы остаемся свободными

– Да ничего особенного не творится! – Таис резко откинула волосы назад, а зверек на ее руках открыл пасть и зашипел. – За всем следит Мартин. А если тебе хочется изображать шумную деятельность, чтобы почувствовать собственную важность, то пожалуйста. Никто тебе этого не запрещает. Вперед. Только нас с Федором не трогай, ладно?

– Девчонки, не начинайте снова. Вы же не фрики, чтобы ругаться. Пусть Эмма делает то, что считает нужным. А мы с Тай будем делать то, что сами считаем нужным. И всех это устроит, – миролюбиво протянул Федор.

Фраза «вы же не фрики» резанула по ушам. Эмма выдала глухим голосом: «Пусть так и будет» – и вышла из рубки. Уже потом, спускаясь на лифте, она зачем-то ощупывала щеки и снова поражалась обилию запахов, которые стали привычными, знакомыми и легко читаемыми. У себя в каюте она потрясла тяжеленькую белую баночку с таблетками, зачем-то нажала на кнопку и, получив белую пилюлю, напряженно уставилась на нее.

Она не фрик. Потому что принимает вот эти штучки. Пьет по одной каждый день. Еще их пьет Ритка – но та почти поправилась. Кто его знает, как овальным удалось выходить свою подругу и избавить ее от превращения в животное. Научили любить? Или что?

Ответов не было, во всяком случае Эмма до них не могла добраться. Не получалось. Не выходило. Не складывалась до конца картинка. Поэтому оставалась нервозность, беспокойство и сжирающий изнутри страх.

Страх, что белые пилюли закончатся или перестанут действовать и тогда Эмма превратится во фрика. На глазах у всех. И не помогут ни нашивки, ни строгая форма, которую время от времени она надевала. Не поможет ничто, потому что Эмма так до конца и не поняла, что значит «любить».

Для нее по-прежнему на первом месте оставался долг. Она должна заботиться о станции и о детях на ней. Она должна помогать Соне, должна быть доброжелательной к Коле.

Она должна быть человеком. Взрослым и разумным. И вот это «должна» было ясным, понятным и простым. Другие чувства были незнакомы.

Зато Коля-Колючий, который уверенно устроился в их с Соней каюте и занял свою старую комнату, Коля точно знал, что влюблен в Эмму. И временами можно было перехватить его взгляд – восхищенный, глуповатый, наивный. В этот момент его черные глаза просто горели, и Эмма была ему очень благодарна за то, что он хотя бы не упрекал ее в бесчувственности, не требовал взаимности, не ныл и не лез с обнимашками.

Вот этот момент – объятия – Эмма вообще не понимала. Какой от этого толк? Что это дает? Зачем так близко прижиматься к другому человеку? Во-первых, это неудобно и, может быть, даже неприятно. Во-вторых… Да хотя бы одежда мнется, вот что во-вторых. Видела Эмма и не раз, как Федор обнимает Таис. Он высокий, а Тайка – точно пигалица рядом с ним. Он обхватит ее одной рукой за талию или за плечи, а то и вовсе прижмется губами к губам. Вообще гадость какая-то. И куда они слюни девают, когда это делают?

Ничего подобного Эмма не испытывала и не собиралась испытывать. При мысли, что надо будет вот так прикасаться к губам Колючего, ей хотелось плеваться. Этого еще не хватало. Она могла обнять Соню – Соня ребенок, ее положено обнимать и гладить по плечам и голове, этому учили доны-няньки, когда Эмма проходила практику в ясельных группах. Но прижиматься к взрослым людям?

Странным казалось все это и непонятным.

Поэтому сомнений не возникало: если Эмма кого-то и любит, то только саму себя. Себя она уважала, себе нравилась. И еще Соня была родным и немного близким человеком. Но – опять же – тут срабатывало слово «надо». Надо позаботиться о Соне. Надо вот сейчас встать, привести себя в порядок, распорядиться насчет завтрака, составить расписание дня для себя и для Сони. Просто надо — и все.

И еще надо выпить пилюлю. Потому что иначе Эмма за парочку дней превратится во фрика. Она ведь никого не любит. Любовь к себе в данном случае не в счет.

Иногда Эмма вспоминала лицо Тайки, когда та отправилась выручать попавшего к фрикам Федора. Полоски слез на щеках, растрепанные волосы. И глаза. Большие, полные боли и каких-то еще чувств. Таких огромных, таких сильных чувств, что Эмма в тот момент ощутила их почти физически.

Тогда вообще все чувства были обострены до крайности, тогда все виделось более четко, более объемно. Мир тогда менялся на глазах. И лицо Таис стало символом перемен. Символом новой жизни.

Только в себе самой этих новых чувств, этих перемен Эмма не находила. Хотя отлично понимала, что, если бы Колючий попал в беду, пошла бы выручать его точно так же. Просто потому, что это «надо». Потому что «помогать друг другу – это наш долг».

2

После завтрака Эмма собиралась в ясли – ежедневная работа там действительно доставляла ей удовольствие. Возиться с малышней Эмме нравилось. Четверо новорожденных требовали очень много забот – купание, кормление, переодевание.

В этом Эмме охотно взялась помогать Катя: ее удивляли и смешили малыши, и, таская их на руках, она приговаривала, что люди на самом деле бывают слишком маленькими.