«Мы от рода русского...»

Знание жесткой церемониальной схемы византийского двора, а также будущего развития дипломатического этикета подсказывает нам, почему столько времени Ольга и ее люди провели «в Суду» и за два месяца не удосужились попасть к императору: шла напряженная борьба по поводу церемониала приема русской княгини в императорском дворце.

Именно в эти недели обговаривались все детали первого визита, характер приема, порядок обедов, встреч с императором и императрицей, именно в эти недели рождались все те отступления от общепринятых норм в пользу русской княгини, которые отчетливо просматриваются в течение всего дня 9 сентября, да и 18 октября тоже. Можно только представить себе, сколько упорства, изобретательности, знания дипломатического этикета проявили и русские и византийские дипломаты, вырабатывая ритуалы приемов Ольги во дворце. По существу шла борьба за политический престиж Древнерусского государства, подкрепленный силой русского оружия и утвержденный договорами Руси с греками.

Ольга хорошо сознавала, что в ее руках находился прекрасный дипломатический козырь — возможность оказать империи помощь в борьбе с арабами и с хазарами в Крыму и Северном Причерноморье, и этот козырь руссы использовали в полной мере, хотя на это и ушло два с лишним месяца.

Греческий источник отмечает, что во время первого визита главная беседа проходила уже после официального приема, когда Ольга осталась в кругу императорской семьи; там она высказала Константину VII и императрице Елене «то, что желала». Но вот вопрос: что же желала княгиня и какова была главная цель ее визита в Константинополь? Что она требовала взамен русских воев, которых просил император в преддверии новых походов против арабов? Высокий уровень приема? Несомненно. Но сам этот прием был лишь средством к каким-то более основательным претензиям. Но к каким?

II тут мы должны вернуться к фигуре таинственного анепсня, родственника Ольги, который занимал в иерархии русского посольства второе за княгиней место и которому византийцы положили содержание, резко выделявшее его среди состава русской миссии. Об этом инкогнито давно уже строились догадки ученых, и лишь совсем недавно было высказано предположение: а уж не скрывался ли за этим непонятным титулом молодой русский наследник престола — князь Святослав Игоревич? Это предположение не развивалось, но оно, на наш взгляд, достойно того, чтобы поговорить о нем особо.

Кажется, Русь в своих отношениях с Византией добилась многого из того, чего в свое время добивались от нее другие крупные государства. И лишь одного она не получила от империи — династического брака с императорским домом, что сразу невероятно возвышало государство в тогдашнем мире. В свое время добивались

этого права хазары, отдавшие свою принцессу в желы сыну Льва IV, будущему императору Константину V. Позднее болгарский царь Петр взял себе в жены принцессу Марию, внучку Романа I Лакапина.

В своих трудах Константин VII резко осудил за это предшественников, посчитав, что они нанесли значительный ущерб престижу великой империи. Но он умолчал о том, что в поисках союзников константинопольский двор не раз еще обращался к идее династического брака с империей франков, Германским королевством. И вот теперь Русь просила, возможно и требовала, руки одной из дочерей Константина VII для молодого Святослава.

Два обстоятельства подтверждают эту гипотезу. Во-первых, то раздражение, которое буквально в это жвремя высказал Константин VII в адрес Руси. Не надо, писал он, идти навстречу варварам в их просьбах о заключении брачных уз с императорским домом, не надо удовлетворять их требования, <;как часто случается*, о предоставлении им императорских одеяний, венцов пли других знаков отличия. Среди «варваров1» Константин называет хазар, венгров и Русь — исторических противников Византии в 20—60-е годы X века. Создается впечатление, что эти слова наппелны по горячим следам событий, будто еще вчера в императорском дворце, в уютной гостиной, в кругу высокой семьи Ольга вела беседу о браке своего сына с молодой Феодорой, дочерью Константина VII и Елены. Императорская чета упиралась. Для чванливых греков Русь еще не была ми-розой державой, как, скажем, империя франков пли Германское королевство, с которыми Византия сама стремилась заключить династический союз. Не была она и как Хазарня, пославшая на спасение Константинополя 40 тысяч всадников против наступавших аваров и персов, тем прочным, безоговорочным, долговременным союзником, которому кроме золота было заплачено и династическими узами. Языческая тогда Хазария отправила свою принцессу в Константинополь, и та, крестившись, стала женой будущего византийского императора.

С Русью было по-другому. Десятилетиями ома являлась и другом, и врагом, вырывая у империи политические уступки силой, И зот теперь она требовала по-роднения с императорским домом, что стремительно возвысило бы ее внешнеполитический престиж, выделило среди прочих сопредельных стран.