Мы памяти победы верны

– А-а, ну если так, – хмыкнул Митька. – Тогда точно учитель.

Стоявший рядом с ним его лучший друг Петр вздохнул и покачал головой:

– Жалко, если учитель.

Митька цыкнул слюной сквозь железные зубы.

– А про наших ребят теперь и не скажешь – на кого они были похожи. На головешки из печки, разве что. А этот стоял тут, их караулил…

Митька еще раз цыкнул и отошел к догоравшему костру, над которым все еще побулькивал чайник немца.

– Погадай мне, ромала, – присел он на корточки рядом со связисткой, склонившейся над своей рацией у костра. – А то неясно как-то жизнь складывается.

Девушка подняла голову и пристально посмотрела ему в глаза. Затем протянула руку, а Митька с готовностью положил на нее свою раскрытую, перепачканную копотью и смазкой ладонь.

Секунду или две связистка молчала.

– Ну? – первым заговорил Митька. – И какой будет прогноз?

– Ждет тебя, касатик, жизнь долгая и красивая, – сказала она, наконец. – Особенно если пушку до утра починишь. А если не справишься, умрешь смертью лютой, да еще товарищей своих подведешь. Зря они, что ли, снаряды через болото тащили?

Осколочно-фугасные боеприпасы весом почти по семь килограммов бойцы доставили к месту корректировки огня в своих вещмешках. В них же несли и диски для танкового пулемета. В укладках боевого отделения подбитой «тридцатьчетверки» снарядов не оказалось. Экипаж до взрыва успел всё отстрелять.

– Да в порядке орудие, – сказал Митька, отнимая у цыганки руку и выпрямляясь во весь рост. – Ерунда там была. Я уже все исправил.

Девушка тоже встала и снова взяла Митьку за руку. Плюнув ему на ладонь и оттерев сколько возможно было черную копоть, она поводила пальцем по его линиям.

– Не умрешь завтра, – наконец очень серьезно сказала она. – Не бойся. Правду тебе говорю.

– А кто боится? – механически огрызнулся Митька.

Цыганка подняла на него взгляд и кивнула:

– Ты. И я тоже боюсь. Даже дышать трудно.

Митька хотел ей что-то сказать, но к огню, мягко ступая, подошел якут. В руках он держал свою флягу, с которой уже откручивал колпачок.

– Огонь покормить надо. А то Байанай сердитый будет. Охоту испортит.

Кириллин плеснул спиртом из фляжки на увядающий костер, и оттуда жадно полыхнули языки пламени. Митьке на мгновение показалось, что это не огонь, а чья-то пылающая рука.

Довольный якут негромко рассмеялся:

– Теперь хорошо. Байанай добрый… Большого зверя добудем.

Митька обвел взглядом всех десятерых бойцов своего взвода, копошившихся кто у подбитого танка, кто чуть подальше, занятых своими окопчиками, раскладывающих боеприпасы и оружие так, чтобы удобно было в бою, – башкир Асадуллин, узбеки Музафаров и Норбутаев, таджик Абдуджаборов, украинец Федоренко, якут Кириллин, калмыки Мергелов и Джангаров, татарин Кашафутдинов, грузин Ломинадзе – Митька посмотрел на них всех, засмеялся и крикнул:

– Ну что, братья-славяне?! Дадим фрицам жару!

Затем он перевел взгляд на стоявшую рядом с ним девушку и спросил:

– А тебя как зовут-то, красавица?

* * *

Указом Президиума Верховного Совета СССР от 24 марта 1945 года за образцовое выполнение боевых заданий командования на фронте борьбы с немецко-фашистскими захватчиками и проявленные при этом мужество и героизм всем бойцам 3‑го взвода 1‑й стрелковой роты 375‑го стрелкового полка присвоено звание Героя Советского Союза (посмертно).

Ариадна Борисова Иваны да Марья

Сашкиных предков привезли в Якутию силком по царскому приказу «садиться на пашню в еланых местах» триста лет назад из-под самой Москвы. Воевода велел раздать семьям конный и рогатый скот, поселенцы стали возделывать неласковую северную землицу, сеять рожь, ячмень, коноплю для масла и пеньки. Сюда же ссылали каторжан, позже добавились старообрядцы и скопцы. Отписной грамоты было не добиться, из тайги не вырваться, редких беглецов неизбежно ловили и отправляли на Нерчинские рудники, где люди, не успевая надорвать жилы, заживо разлагались от свинцового яда. Постепенно образовалась большая русская слобода, хлебная и ямская: до продажи Аляски тут проходил тракт российско-американской компании. Попы крестили наездами «своих» и аборигенов. Язычники принимали православную веру не без корысти – крещеным выделяли земельные наделы. Новообращенные венчались с русскими девушками, и скоро к житнице приросли ветви мешанцев – людей красивых, рослых, с детства знакомых с трудом пахарей, отчего их и прозвали «пашенными». Когда родилась Сашка, ее село разговаривало на стойком пашенном диалекте с вкраплениями якутских слов, старики и по сию пору на нем говорят.

В детстве из палисадника Сашкиного дома выше крыши поднимались, переплетясь ветками, две березы. Пятна солнца в их тенях усеивали песчаную тропинку к дому ярко, густо, как пролитый мед. О меде в деревне знали не понаслышке: лесник Иван Гурьевич Чичерин, последний скопец, держал пасеку, его пчелы собирали взяток с обильных саранковых лугов.