Мы, пишущие

— Вот как... Ну, что ж, принесите-ка мне то, что вы писали.

Иванов рассказывал мне, что до дома и обратно он пробежал бегом, явно побив личные рекорды былых тренировочных кроссов. Хорошо, какие-то заметки у него сохранились. Запыхавшись, влетел в кабинет.

Тарасов провел по строчкам глазами, привычно покачивая головой, ловя ритм. Поднял взгляд, серьезный и доброжелательный:

— Знаете, что? Выходите завтра на работу.

Что угадал он в корявых, спотыкливых Диминых строчках? Иванов ведь долго еще учился писать, и сейчас мучается и учится. Но ведь угадал!..

Я много бы отдал, если бы однажды мог в репортаже, как он с турнира штангистов, воскликнуть с такой прекрасной раскованностью, с режущей искренностью: «Нет, этого видеть я не мог — я убежал из зала». Таков был накал соревнований, так много кипело в бывалом атлете, что он позволил себе — и обнародовал! — поступок вроде бы непрофессиональный, но подкупающе понятный, вызывающий доверие читателя!

Доверие не к живой пишущей машинке, не к человеку- арифмометру, который знай отщелкивает на бумаге цифру за цифрой — килограммы, метры, секунды. Доверие к такому же, как сам читатель, болельщику, бескорыстно преданному команде, которой подарено сердце, и ничего ты не просишь взамен, кроме её, той команды, спортивного счастья.

5

Высокое бескорыстие, загадка века.

Пусть болельщик бывает шумен, некультурен, пусть порой назойлив, навязчив в выражениях симпатий чемпионам.

Пусть, подобно несущим мусор выхлестам пены в бурю, подчас возникают на трибунах скандалы, даже побоища, и тогда подвергаются дисквалификации целые стадионы.

Это не должно заслонять от нас первоосновы явления: дрянь-то на чистый налипает стержень.

Разумеется, не может не вызвать насмешливого презрения сотворивший себе мускулистых кумиров безмускульный слабак, наизусть помнящий кто, кому, когда, сколько забил или за сколько пробежал, но не способный сам протрусить полсотни метров без одышки. Чемпион — мы не устаем это повторять — должен являть собой пример для своих поклонников, сагитированные им, они обязаны физически себя совершенствовать.

Но я — об основе, о стержне любви, без которой никому не нужен и бессмыслен большой спорт, как бессмысленна и даже невозможна самая увлекательная игра на всесветное первенство, проходи она при пустых трибунах. Она тогда, как в безвоздушном пространстве.

Спортивное боление. Звучит не слишком уклюже, другого слова не придумано, и это-то возникло вроде бы самопроизвольно, и, помнится, один языковый пурист много лет назад язвительно насмехался над ним в «Крокодиле». Но вдумаемся: болельщик — это тот, кто испытывает боль. Болью радости омывается он, коль любимый спортсмен или команда побеждает (радость до боли — вот какой силы!), боль горя снедает его при их неудачах.

Высокая болезнь. Болезнь, настоянная на душевном здоровье, на здоровой страсти восхищаться и возмущаться, ликовать и негодовать, противостоящей равнодушию, дреме, заплесневелости души. Не сродни ли она страсти восхищаться произведениями искусства, не заложен ли в ней эстетический критерий? Болельщик футбола тоже жаждет красоты, как любитель (почему не сказать «болельщик»?) балета. Я уподобил бы любование, наслаждение движением человеческих тел и борением духа наслаждению, которое столь же полно и чисто рождает в нас созерцание прекрасного полотна или скульптуры, как музыка, театр, величественное здание.

Театр в этом уподоблении, очевидно, ближе всего спорту. Хотя отличие достаточно отчетливо. Спектакль являет собой зрелище отрепетированное, выверенное до мелочей, с раз навсегда определенной сюжетной, пластической, музыкальной структурой. Спортивный спектакль спонтанен, он каждый раз рождается заново, и невозможно предсказать его развязку.

А повседневности нашей как раз и не хватает неожиданности, приключения. Начиная день, мы, в общем, знаем, куда он нас к вечеру приведет. Не случаен сегодняшний интерес публики к фантастике и детективу, литературе и зрелищу не всегда высокого полета, но уж наверняка изобилующим крутыми поворотами, неожиданностями, загадками.

Однако мы все-таки обычно подсознательно ощущаем, что как ни волнуйся, ни ахай и ни охай, самый заверченный и закрученный роман тайн сочинен, отпечатан и таковым пребудет. И смотря картину со схватками и погонями, мы можем представить себе за рамкой кадра автобусы с аппаратурой звукотехников и осветителей, оператора на тележке или кране, режиссера с мегафоном: «Стоп, все сначала!» и девушку с грифельной табличкой: хлоп! «Внимание, дубль шестой!». От заданности никуда не деться.

Великое же приключение спорта, мало того, что рождается на ваших глазах, оно требует вашего участия. Вам кажется — да и не только кажется, так оно и есть, — что криком своим, порывом вы помогаете героям выстоять в испытаниях.

Замечали ли вы разницу между зрелищем спорта, так сказать, в натуральном виде и в телевизионном обличье? Пусть экран приближает к нам лица, пусть повторением особо важных эпизодов расшифровывает детали тактики и техники, пусть помогает вам компетентный и неназойливый комментатор...