Мы поднимались в атаку

Большое удовольствие - вечером, во время самоподготовки, запивать кипяточком ломоть пшеничного хлеба, обмакнутый в сахарный песок… Решаю: принесем с Василием гостинцы - свои порции хлеба и песку, пусть девчата полакомятся. Эх, жаль сегодня не догадались!

- Ой, мамынька, волки вроде! - вдруг вскрикивает Клава. Она берет меня за рукав шинели, на миг легонько прижимается ко мне. Но - испуга в голосе нет.

- Теперь я тебя провожу,- говорю я, и мы поворачиваем к деревне.

- Я недавно здесь серого встретила. «Кыш» ему сказала и пошла дальше. Один был, не решился…

- А если бы стая?

- С другой бы ты теперь дружбу вел.

И тут я неожиданно для себя обнимаю Клаву, пытаюсь поцеловать. Но Клава с недевичьей силой сжимает мои руки в кистях:

- Нельзя, с первого разу невозможно,- шепчет она, отворачивая лицо в сторону.- Остыньте, не позволю все равно.

Я пытаюсь запрокинуть ее голову, но Клава вдруг кричит с болью, с досадой:

- Пустите же! - И у меня разом опускаются руки.- Ой, мамынька, вон звезда упала,- произносит она, глядя в небо.- Не эдак ли мой папанька загас?… Бабка тогда к подружке гадать пошла, но ничего карты не открыли. А потом: «Погиб смертью храбрых…»

У Клавиного дома группа парней помоложе меня преграждает дорогу. Ломкий мальчишеский голос:

- Курсант, подраться хочешь?

Клава вглядывается в темные фигуры:

- Ты, Ванюшка, не очень, а то матери пожалуюсь.

- Заступница! У нас на курсанта зуб, не на тебя.

Мне становится весело. В Ленинске тоже такие задорные петушки водились.

- Семеро одного не боитесь? - спрашиваю насмешливо.- Не стану драться, других дел хватает. Идем, Клава.

Парнишкам надо было только утвердить себя, драться и им не хочется. Когда останавливаемся у дома, Клава спрашивает:

- А не боитесь, что трусом сочту?

- Нет.

- И правильно! Не этим храбрость доказывают. Мой папанька драки не любил, а на фронт спокойно пошел. Если б вы стали задираться с Ванюшкой, мне было бы неприятно.

- Презирала бы?

- Вроде того.

Клаве на язык не попадайся: выскажет, что думает.

- Ну, спокойной ночи, побегу я.

- Не обиделись? Приходите, Юра, с вами не так тягостно. Будто просвет в тучах и солнышко оттуда.

- Откровенная ты.

- Нехорошо? Уж какая есть. Идите, вам далеко.

Я побежал. Времени до окончания увольнительной осталось мало.

ДЕТИ И ОТЦЫ

Давно, почти 30 лет назад, когда я только что окончил исторический факультет в Ленинском педагогическом институте, по распределению приехал в Казахстан с чемоданом книг, в первом «штатском костюме», и стал преподавать в педучилище районного городка Баянсу, и студенточки - русские и казашки писали мне любовные записочки, а я одержимо вел историю, таскал ребят на раскопки, организовывал исторический и даже драматический кружки, ездил с парнями и девчатами тушить степные пожары, потому что мне было 25 лет и сил в избытке,- в ту золотую пору произошел памятный случай.

Я придал ему большое значение и огорчался неуспеху «пожарного» предприятия. А теперь с грустью рассматриваю другие тогдашние фотографии, вспоминаю имена и прозвища учеников, названия одноактных пьес и стихов, какими мы привлекали во Дворец культуры даже обомшелых русских стариков и казахов-аксакалов, забывших дорогу из дому.

Военная страда четыре года держала поколение, отшибала взрывчаткой, железом, гарью. Теперь по стране пахло трудовой бензиновой пылью дорог и проселков, жирной известкой, раствором, свежекрашеными партами, распиленными бревнами. Годы учебы пролетели быстро, я учитель и, как в войну, отвечаю за «подразделение». Это уже не взводы, не роты, а студенческие группы, курсовые потоки.

Какие на войне радости? - сознание, что цел после боя, письмо от матери, привет от девушки, друг боевой вернулся «подремонтированный» из медсанбата, еще город освободили, скоро фашисту крышка!…

Настоящая радость пришла только теперь, и никакой труд не казался чрезмерным, любое дело считал выполнимым. В студенческую пору сверх учебных программ, помимо общественной работы будущие историки, биологи, физики летом катили в подшефные колхозы на помощь; в учительскую пору при строгой необходимости выполнять учебный план я на подбившемся живучем училищном «газике» возил свои группы на производственную практику и шефские культмероприятия, на уборочные - посевные и на степные пожары.

Мои ученики отстали от меня на десяток лет, как я от Гриши или Дудакова. Во время пожара огонь припек, зажал на обугленном пятачке. Я увидел: мои студенты встревожились, жмутся ко мне, швыряют лопаты и отбиваются от искр. Опасный момент… Я закричал: «В каком году был штурм Измаила? Пять баллов за быстрый ответ!»

Но не об этом я. Такие случаи на пожарах не часты и не характерны. Потом я рассказал ребятам о ротном Дудакове с его вопросом о дате крещения Руси, и мы смеялись - особенно весело потому, что из огня вышли благополучно. Сидели обессиленные, в саже - и смеялись, совсем как черти из пекла.

К чему это я? Да к тому, что «вечерников» хочу увидеть на их рабочих местах. Так мой характер привел меня на машиностроительный - детище Ленинска, его гордость и славу.