Мы погибнем вчера

– Молодец… – протянул старлей. – Ай, молодец! Надо тебе медаль дать. А где твои документы, младший политрук? А то оформлять наградной лист не с руки без документов-то…

Долгих сник:

– Потерял я… В лесу. Не помню где…

– Ах, потерял… И знаки различия потерял, да?

– Я это…

– Что это? Немцы расстреливают всех комиссаров и политруков. Это ты знаешь. Вот и сорвал с себя знаки и документы разорвал и выбросил. Так?

– Страшно было, товарищ старший лейтенант…

– Гражданин.

– Что?

– Гражданин старший лейтенант.

– Простите, гражданин старший лейтенант… – почти шепотом ответил Долгих.

– А, может быть, ты немцам сдался сам? Перешел на сторону врага, а они тебя подучили и к нам с заданием?

– Что, вы, гражданин…

– Какое задание? – рявкнул на него старлей. – Быстро! Имена, явки, пароли!

Долгих сглотнул слюну, вдруг ставшую тягучей…

– Я не предатель, я трус, но не предатель. Я сам бежал, когда партизаны напали…

– Из трусов, гражданин Долгих, и получаются предатели. Но я тебе почему-то верю. Вечером трибунал твое дело рассмотрит и – по законам военного времени…

– Что? – помертвел Долгих.

– Расстрел, что ж еще-то… Впрочем, если сдашь мне немецкую агентуру – будешь жить.

– Нету никакой агентуры, тов… гражданин старший лейтенант. Честное слово, нету! Сталиным клянусь!

– Ишь ты… Сталина он вспомнил. А когда в плен драпал, вспоминал его? Или трясущимися руками звезду с рукава сдирал?

– Ничего я не сдирал. Меня под Ватолино немцы, разведка их утащила, я боевое охранение проверял. А обмундирование свое я в землянке оставил, чтоб не испачкать. Старое одел. Обычное. Красноармейскую форму…

– Проверим. Какая часть, ты говорил, я записать не успел?

– Я не говорил…

– Так говори.

– Двадцатая стрелковая бригада Третьей ударной армии…

– Проверим. Эй! Как тебя… Сердюк! Уведи арестованного и посади в отдельный погреб. До вечера. А там посмотрим. И следующего из пленных веди.

– Товарищ старший лейтенант. А пленные закончились.

– В смысле закончились?

– Ну есть один, но тяжело раненый…

– С ним потом. А что остальные?

– А остальные партизаны из местных.

– Тогда веди командира.

– Есть!

– Стоять! Этого… Долгих… Раздень догола. И всю одежду принеси сюда. Смотреть будем.

– И исподнее что ли?

– И его тоже. Дай ему… Шинельку какую-нибудь. На время… И веди командира партизанского!

Пока допрашивали политрука, в сарае шло бурное обсуждение. Обговаривали план, который родился позапрошлой ночью у Леонидыча.

Девчонки оставались сами собой, только не трындели, что, мол, из будущего. Инвалидности еще не хватало… Подруги, приехали Кирьяна Васильевича навестить в июне сорок первого. Потом так выбраться и не смогли. А Рита деду внучкой будет. Все документы сгорели в избе, когда каратели деревни жгли.

Вот с мужиками сложнее… Пойди, объясни – почему здоровые парни призывного возраста и не в армии?

Решили так… Все трое из того же Демянска. Леонидыча вообще не призывали с его-то возрастом… А Ежа и Вини не успели.

– Ага, не успели… Нам с Лехой, между прочим, по двадцать два. Мы перед войной должны отслужить были…

– Мне двадцать пять, между прочим! – сказал Вини.

– Чем докажешь? – спросил Леонидыч.

– Ну… Это…

– Вот-вот. Документов-то нет? Значит что?

– Что? – хором воскликнули Вини и Еж.

– Вам по семнадцать было на начало войны…Сейчас, конечно, восемнадцать уже. А жили вы в Минске…

– Почему в Минске-то?

– А почему нет?

– Акцент не бульбашский. Может быть, все же из Демянска? Я хоть там улицы знаю…

– Левая какая-то версия… – задумчиво сказал Еж.

– Андрюш, а давай ты шизофреником будешь. Или там туберкулезником. Вон какой худой, – высказалась Маринка.

– Угу… Сейчас, разбежалась… Меня ж лечиться отправят. И после первых анализов… Нет уж. Восемнадцать так восемнадцать!

Скриплая дверь распахнулась:

– Эй, старче, давай на выход!

– Это ты мне, что ли? – после секундной паузы спросил дед.

– Тебе, тебе… Подымайся, пошли. Старший лейтенант приглашает на беседу.

– Грозный какой, ты распорядись-ка, чтоб накормили нас.

– Не мое дело. Командир прикажет…

– А ты инициативу прояви, боец!

– Инициатива, дедуся, наказуема! Потому – шагай давай!

– Ёшкин кот тебе дедуся! – обозлился унтер-офицер.

– Шагай давай…. – подоткнул деда стволом автомата конвоир…

…Богатырев Кирьян Семеныч, одна тысяча восемьсот девяностого года рождения… – прочитал обтрепанный паспорт деда энкаведешник.

– Так точно, ваше благородие!

Старший лейтенант широко открыл глаза:

– Из бывших, что ли?

– Почему же из бывших? Из настоящих. Бывшим я буду когда помру.

– Интересный разговор…

– Ты, гражданин старший лейтенант, – выделил голосом слово 'гражданин' Кирьян Васильевич, – Сразу запиши, чтобы вопросов на эту тему больше не было. Воевал я за белую армию под началом полковника Дроздовского. В звании унтер-офицера прошагал и великую войну и гражданскую. Потом меня по процессу 'Промпартии' осудили – так что я есть самый настоящий враг советской власти. Еще вопросы есть?

Старший лейтенант аж опешил от такого откровения. Но потом взял себя в руки и продолжил:

– И что ж это вы, враг советской власти, вдруг воюете за эту самую власть?

– А я за нее и не воюю.

– За кого тогда?

– За Родину.