«Мы пол-Европы по-пластунски пропахали...»

Они не открывали огонь, видимо, опасаясь, что наши ударят в ответ. Но я не питал иллюзий. Знал, если танк вырвется из узкого пространства разбитых железнодорожных путей, то вполне вероятно, сразу откроет огонь из своей длинноствольной 75-миллиметровой пушки и попытается прорваться. Тем более в передовой группе был всего один или два наших танка, а остальная техника — легкие бронетранспортеры, пулеметы — ему была не страшна. Немецкий танк перевалил через один, другой путь, сдвинул с места мешавшую проехать платформу. Я вскарабкался на трансмиссию. Сразу завертелась башня, меня едва не смахнуло пушкой.

Я мгновенно вскочил на башню. У меня имелись автомат, пистолет и две «лимонки». Гранаты в этой ситуации были бесполезны. Но перебить экипаж и зажечь танк очередями через смотровые щели мог вполне. Немцы это понимали не хуже меня. Я дал очередь вдоль брони, продырявил, смял торчавший пламягаситель пулемета и закричал, подбирая немецкие слова:

— Останавливайтесь и сдавайтесь. Иначе я открою огонь.

Танк проехал еще метров семь и остановился. Изнутри крикнули, чтобы я не стрелял, немецкий экипаж сдается. Открылся боковой люк, на землю полетели пистолеты, автомат, а затем вылез с поднятыми руками экипаж, пять танкистов. Их увели, а умельцы уже сели за рычаги, проверили пушку. Помню, что наспех замазали кресты и нарисовали несколько красных звезд, в том числе на крыше башни. Танк, с его сильным орудием и запасом снарядов, оказался нелишним в нашей передовой колонне. Какое-то время он участвовал в бою, посылая немецкие снаряды в своих бывших хозяев. Я был награжден орденом Славы, которым горжусь больше, чем остальными орденами и медалями.

Наша так называемая подвижная группа фронта прошла за последние сутки 200 километров и к вечеру 9 мая вступила в Прагу. Война была уже закончена, подписан акт о капитуляции, а в Праге еще звучали выстрелы и гибли наши бойцы. Встречали нас, как и повсюду в Чехословакии, цветами и объятиями. Раздавались крики: «Наздар, дружба, русские братики!» Так было. Я ничего не преувеличиваю и не умиляюсь. Кругом накрывали столы, передавали бутылки с вином и чешской сливовицей.

Какой-то парень в пилотке с красной лентой крикнул: «Ловите!» и бросил нам что-то вроде огромной гранаты. Мы жили еще войной и едва не открыли огонь. К счастью, успели вовремя разглядеть и поймать двухлитровую оплетенную бутыль с чешской водкой. Обнимались, пили с чехами. Молодые девушки целовали нас. А после, когда напряжение спало, с этой двухлитровой бутылкой произошел небольшой конфуз. Мы сели перекусить и всем отделением незаметно прикончили ее. Дарили бутылку от души, поэтому и шла водка легко. Сказалось напряжение последних дней, бессонный марш. Мы заснули и проспали целую ночь. Нас охраняли жители Праги.

Тогда на это смотрели нормально. Все праздновали освобождение Праги и нашу Победу. За столы садились по сотне и больше человек. Поднимались тосты за Победу, за Сталина, за советско-чехословацкую дружбу. Пройдет двадцать три года, и я увижу по телевизору совсем другую картину. Снова наши танки на улицах Праги, но уже совсем другие лица пражан. «Русские, убирайтесь домой!» И выстрелы в спину с чердаков и окон. Я не берусь судить о политике. Возможно, мы делали что-то не так. Мой рассказ о войне. Я думаю, что жители бывшей Чехословакии, даже те, кто был в сорок пятом детьми, не забудут, как русские «братики» спасали Прагу. Эту память не уничтожишь, даже если снять с постаментов советские танки, освобождавшие в сорок пятом страну, и убрать их в запасники музеев.

Ну, а мой рассказ подходит к концу. Я служил в Советской Армии до 1965 года. Ушел в отставку майором. До 1985 года работал директором кинотеатра. Женился в 1953 году. Жена, Нина Николаевна, тоже фронтовик, к сожалению, рано ушла из жизни. Живу с дочерью, внуками. Пока есть силы, встречаюсь с ветеранами, вспоминаем военные годы. Это часть моей жизни, которая не забудется никогда.

Я воевал на северо-западе

Пуля попала мне в правый бок и вышла из левого. Считай, проткнула насквозь. Это случилось минут через двадцать после начала атаки на Карельском перешейке. До санбата я добирался на своих ногах четыре часа. После таких ранений редко выживают. Я выжил.

Устименко В. П.