Мы пришли с миром

Спал я, на удивление, спокойно, никакие кошмары не мучили, и проснулся утром трезвый как стеклышко, словно не принял вчера лошадиную дозу универсального снотворного. Мысли были ясные, голова светлой, тело налито энергией, как у двадцатилетнего, будто я помолодел. Не знаю, как именно «лечил» Буратино, но результат получился высококлассным. Давно я не испытывал такой бодрости духа и тела.

Настороженно оглядывая комнату в поисках ходячей деревянной куклы, я ощупал лоб. Шишка рассосалась без следа, а проблемы — нет.

— Эй, сынок... — тихонько позвал я, но никто не отозвался.

Тоже неплохо. По крайней мере решение проблемы оттягивалось на неопределенный срок. На сутки или более — кто знает, надолго ли в этот раз ушел сквозь стену по своим делам Буратино. В одном я был уверен точно — не навсегда. На авось надеяться нечего — не пронесет. Разве что съем что-нибудь недоброкачественное.

На журнальном столике я обнаружил пачку стодолларовых купюр в банковской упаковке и записку, написанную знакомым корявым почерком.

«Надеюсь, дня на два тебе на познание мира хватит».

От записки за три версты несло иронией, но это с человеческой точки зрения. Возможно, вчера Буратино придуривался, однако я теперь ни в чем не был уверен. Особенно в мирных целях пришельцев. Слишком мягко они стелили, как бы жестко спать не пришлось — вечным сном в сосновом гробу. Судя по некоторым замечаниям Буратино, о нашем мире он знал гораздо больше, чтобы запросто поверить в мою сказочку о познании мира через американскую валюту. Хотя в иносказательном смысле я прав — какое к черту может быть познание мира без гроша в кармане и на голодный желудок?

Я повертел пачку в руках. Такие деньги я не только первый раз в жизни держал, но и видел, однако радости не испытывал. Знал, каким образом придется их отрабатывать. Наверное, Буратино мог давать мне по пачке в день либо же засыпать долларами, будто фантиками, всю квартиру. Но чрезмерные деньги, как и обильная пища, вызывают несварение: пища — желудка, деньги — духа. Не хотелось мне, как Кощею Бессмертному, над златом чахнуть, к тому же, если действительно предстоит вторжение, то заокеанскую валюту ждет та же судьба, что и советские рубли. На себе испытал, как вчерашние деньги за сутки превращаются в бесполезные бумажки.

Положив пачку на стол, я побрел в ванную комнату. Почистил зубы, умылся и направился было на кухню готовить завтрак, как вдруг понял, что нужно срочно бежать из квартиры. Нечего рассусоливать — Буратино может вернуться в любой момент, и тогда придется садиться за верстак и строгать армию кукол. Понятно, что деваться мне некуда, но в моей ситуации продавать душу лучше позже, чем раньше.

Лихорадочно одевшись, я сунул в карман полушубка доллары и выскочил из квартиры. И, только пройдя пару кварталов быстрым шагом, начал думать, куда бы податься. Идти было некуда — Любаша на работе, да и будь она дома, на порог не пустит, а на рынке или у Андрея Буратино меня найдет. Я представил ситуацию, как деревянная кукла гоняется за мной по сугробам сквера между выставленных картин и орет не своим во всех смыслах голосом: «Папа Карло, идем домой!» Кому-то может показаться забавным, но мне будет отнюдь не до смеха.

И зачем только доллары прихватил с собой? Что за дурацкая привычка совать деньги в карман — Буратино точно решит, что я согласился... С другой стороны — куда я денусь? Почему-то был уверен, даже если срочно уеду из города к черту на кулички, деревянная кукла меня и там найдет.

Сунув руку в карман, нащупал пачку. По моим понятиям, сумасшедшие деньги. Нет человека, который бы не мечтал стать богатым, и я не исключение. Но в том-то и беда, что в своих желаниях необходимо быть осторожным — они могут сбыться. Одно дело, когда богатство сваливается на голову по щучьему велению или в виде наследства, и совсем другое — когда за него приходится платить непомерную цену. Душевные переживания литературных героев всегда воспринимаются отстраненно, но сейчас я по-настоящему оценил метания доктора Фауста.

Я остановился на перекрестке и неприкаянно огляделся. Погода стояла вчерашняя, промозглая, с серым плотным туманом, от которой и без моих проблем на душе было бы паршиво. По улице проносились редкие машины, разбрызгивая грязную снежную кашу, по тротуару, оскальзываясь на наледи, спешили по своим делам пешеходы. Почему-то подумалось, что, когда меня не станет, ничего в мире не изменится. Есть я или нет меня, никому до этого нет дела, с той лишь разницей, что сейчас на меня можно наткнуться в тумане, а когда не будет, то место окажется пустым.