Мы просто люди

Он остановился. Он почти никогда не говорил признаний в любви. С его нетрадиционным подходом к жизни он не мог заставить себя сказать эту простую фразу «Я люблю тебя» между прочим. По его мнению, фраза, которую столько людей так небрежно упоминали в конце каждого телефонного разговора или смски, была чем-то другим. Чем-то более драгоценным, почти священным. Слова имели особое значение, и Джейкоб сохранял их для особых случаев. Не эмодзи в форме сердечка в конце текстового сообщения, напоминавшего о времени ужина или визите друзей, но что-то более глубокое и романтичное.

«Джейкоб, просто скажи их», – мысленно просила Таша. Она прижалась к его груди, положив голову ему на плечо, – именно там она чувствовала себя комфортно – и подняла свои карие глаза, чтобы увидеть его лицо. На нем была его любимая синяя футболка в цвет его глаз – они заискрились на мгновение.

Он начал снова:

– Я…

Низкий назойливый гул сотряс воздух и нарушил утреннюю тишину. Таша вздрогнула и проснулась, слишком быстро оставив позади свой сон и сладкие воспоминания. Она обнаружила, что лежит на жестких деревянных нарах. В тёмной землянке пахло сырой землей и прелыми листьями. Слабый свет исходил из небольшого отверстия, служившего окном и прикрытого куском пластика. Мужские и женские голоса снаружи звучали взволнованнее, чем вчера. Таше потребовалось мгновение, чтобы сложить два и два вместе, чтобы вспомнить, где она была. Это лагерь лесных бандитов; успокойся, продолжай дышать…

Прошли сутки с того времени, как она попала в ловушку, пересекая мост на рассвете. Безымянный бородач и его друг Барсук, пожилой крепыш, оказались утренним патрулем. Они доставили Ташу в лесной лагерь, и после встречи с надменной негритянкой ее заперли в этой землянке. Все, что она знала – это то, что она находилась где-то в Йеллоустонском парке. Ночное зрение Таши – она все ещё не решила, было ли это даром или проклятием – подвело ее в ту ужасную ночь. Почти два года она медленно двигалась из района бывших южных штатов на север континента, умудряясь избегать любых встреч с бандитами и теками. До вчерашнего дня ночное зрение Таши помогало ей миновать неприятности. Вчера везенье закончилось.

Глубокая яма в лесу, прикрытая папоротником и выложенная внизу нейлоновой сетью, не была ни человеческой плотью, ни металлом. Утро наступило слишком быстро. Она проклинала себя за то, что тянула с переходом через мост так долго и не послушалась своей интуиции. Теперь она была заключенной в лагере лесных бандитов с военной дисциплиной. Конечный пункт ее путешествия, Калгари, теперь казался таким же далеким, как земля обетованная.

Прошло почти два года с тех пор, как Таша могла положить голову на плечо Джейкоба, могла обнять и поцеловать его. Она скучала по нему, но черты любимого лица стирались из памяти все больше. Измявшаяся фотография Джейкоба с университетского пропуска, которую Таша носила в нагрудном кармане своей фланелевой рубашки на пуговицах, стерлась почти до неузнаваемости. На снимке Джейкоб был одет в темно-синюю футболку «Диких кошек», футбольной команды Университета Аризоны, и тепло улыбался, ничего не зная о том, что ждало их обоих. А теперь у Таши не было даже его фотографии. Ее отобрала вместе со всеми Ташиными скудными пожитками в старом поношенном рюкзаке коренастая негритянка лет сорока. Из беседы бородача и Барсука Таша поняла, что это и была та самая лейтенант, которую хотели удивить ее захватчики.

Таша прислушалась к звукам за дверью. Рикошет и свист пуль, взрыв, и лагерь разразился хаосом из крика людей и визга плачушего младенца, чьих-то приказов.

Таша подбежала к двери и начала колотить по старым деревянным доскам.

– Выпустите меня!

Никто не отозвался. Она подбежала к окну и попыталась сорвать грязный пластик, чтобы посмотреть, что происходит, но он был слишком прочный, потребовался бы какой-то острый предмет.

Затем она услышала жужжание – так жужжать мог только дрон-беспилотник.

– Ёлки-палки, – ругнулась она по-русски. – А у меня и оружия-то нет.

Таша не могла определить, какой именно дрон стрекотал за дверью. Но все они были опасны, и она не собиралась ждать, чтобы кто-то его обезвредил.