Мы против вас

В последнее время Ане каждую ночь снилось, что она задыхается в гробу, кто-то сидит на крышке, и она не может открыть, колотит изо всех сил, но никто ее не слышит. Она не рассказывала об этом лучшей подруге, потому что Мае в последнее время как будто полегчало, и Ана боялась ее огорчать. Не рассказывала она и о сообщениях, потому что Мае они вроде бы приходить перестали, и не хотелось ей напоминать об этом мучительном «пилик-пилик». Какие-то парни присылали фото своих писюнов. А иногда и что похуже. Ана не понимала, что за извращенное удовольствие они от этого получают, человек ли она вообще в их глазах. Может, просто животное. Что-то, что можно употребить.

Не такой Ана представляла себе свою юность. Взрослые говорят – наслаждайся жизнью, пока тебе шестнадцать, прекрасное время. Только не для Аны. Она любила свое детство: когда лучшая подруга была счастливой, а папа – обожаемым и неуязвимым, героем без страха и упрека. Когда Ане было года четыре или пять, к северу от Бьорнстада во время снежной бури пропали двое парней на снежном скутере. Спасатели вызвонили лучших местных охотников, знавших местность; отец Аны посреди ночи собрал рюкзак и ушел в метель. Ана стояла в дверях и просила его остаться. Она слышала про бурю по радио и уже знала, что некоторые папы из такого бурана не возвращаются. Но отец присел на корточки, обхватил ее щеки ладонями и прошептал:

– Мы с тобой не из тех, кто бросает людей в беде.

Один из парней тогда замерз насмерть, но второй выжил. Его нашел отец Аны. Несколько зим спустя, когда Ане только-только исполнилось шесть, она играла у озера, уже в сумерках, и услышала крик. Какая-то девочка, ее ровесница, провалилась под лед и уже начала коченеть. Все дети Бьорнстада знают, как двигаться по льду, чтобы спасти того, кто провалился в воду, но далеко не все бросятся спасать утопающего одни и в темноте. Ана не колебалась ни секунды.

Ее отец много каких дров наломал за свою жизнь, но он воспитал дочь, которая спасала жизнь чужим дочерям. Она пришла в тот вечер домой промокшая, замерзшая, с посиневшими губами, но, когда мать в ужасе охнула: «Что случилось?» – девочка только широко улыбнулась: «Я нашла лучшего друга!»

Через несколько лет мама от них ушла. Не вынесла леса, темноты и молчания. Ана осталась. Они с отцом играли в карты, перебрасывались прибаутками, а иногда отец бывал в таком хорошем настроении, что ее пугал. Пугать отец был великий мастер, мог часами прятаться за дверью в темной комнате ради того, чтобы потом выпрыгнуть и заорать так, что Ана заходилась хохотом до потери дыхания.

Она всегда любила отца, даже в самые жалкие его минуты. Наверное, в глубине души он всегда грустил. Ана не знала, стал ли он таким потому, что мама его оставила, или мама оставила его, потому что он такой. У некоторых людей горе – их сущность. Отец сидел на кухне один, пил и плакал, и Ана жалела его, потому что это, наверное, ужасно: когда ты в состоянии плакать, только когда напьешься.

Она привыкла думать, что у нее два отца, хороший и плохой, и считала своей обязанностью следить, чтобы плохой папа, вселявшийся по вечерам в отцовское тело, не разносил бы вдребезги полдома, иначе хорошему папе наутро не из чего будет завтракать.

Ана нашла отца на задах «Шкуры» – он спал, привалившись к стене. Несколько ужасающих секунд Ана не могла нащупать у него пульс, и ее затопила паника. Она хлопала отца по щекам, пока он вдруг не закашлялся и не открыл глаза. Увидев дочь, он с трудом выговорил:

– Ана?

– Да, – шепнула она.

– На… на… напугал я тебя?

Ана попыталась улыбнуться. Отец снова заснул. Его шестнадцатилетней дочери потребовалась вся ее сила, чтобы оторвать от стены его грудь и плечи и сменить испачканную рвотой рубашку на чистую. Большинству, наверное, было бы наплевать, но Ана знала: там, внутри, – хороший папа. Тот, что читал ей сказки, когда мама сбежала из Бьорнстада, тот, что знал другие колыбельные, кроме виски. Ане хотелось, чтобы завтра утром этот папа проснулся в чистой рубашке. Она забросила его руку себе на плечо и принялась шепотом уговаривать его подняться:

– Папа, идем домой.

– Ана?.. – проговорил он.

– Да. Все нормально, папа. Просто у тебя был плохой вечер. Завтра будет лучше.

– Прости, – всхлипнул отец.

Вот это хуже всего. Этому слову дочери не в силах сопротивляться. Отец споткнулся, и Ана тоже споткнулась.

Но кто-то ее подхватил.

Голос Миры гремел по всему полицейскому участку. Разве адвокат и мать – не одно и то же, если мальчику всего двенадцать лет? В машине по дороге в Хед Мира не кричала на Лео, потому что Петер уже откричал за них обоих. За всех. Зато она кричала сейчас, обрушивая на полицейских весь свой страх и бессилие.