Мы - псковские!

Уроженка острова Залита, где все рыбаки знали ее с пеленок, Татьяна Ивановна Кочевнина всю жизнь проработала в колхозе — учеником счетовода, счетоводом, бухгалтером. Специальность не из тех, перед которыми благоговеют рыбаки. Нужны были особые обстоятельства, чтобы обычная с виду женщина возглавила сильный и очень требовательный к вожаку коллектив мужчин.

Предшественника Татьяны Ивановны проводили без сожаления: положение колхоза было плачевным. Соймы — рыболовные суда, дышали на ладан, и лишь впитавшаяся в кровь любовь к родному острову удерживала людей в колхозе. Было ясно, что вывести хозяйство из прорыва сможет только сильный и волевой человек, хорошо понимающий специфику экономики промысла. И почти все сошлись на том, что эти качества в самом подходящем сочетании имеются у Татьяны Ивановны. «Почти все» — потому что далеко не каждый мужчина — а рыбаки мужчины настоящие — найдет в себе мужество добровольно передать бразды правления женщине. Иные в открытую смеялись, другие возражали, но большинство проголосовало за Кочевнину - и не ошиблось. Став председателем, Татьяна Ивановна быстро доказала, что не штаны или юбка, а совсем другие вещи характеризуют руководителя. Первым делом она изыскала средства и капитально отремонтировала флот, купила два буксира и новые орудия лова, внесла серьезные изменения в организацию добычи и хранения рыбы. Колхоз стал оживать, работа на промысле вновь стала выгодной, и скептики замолчали. Что они могли сказать, если из постоянной мишени для критики колхоз превратился в мощное промысловое предприятие, дающее устойчивый доход? Теперь уже не услышишь на острове такого диалога:

— Разве это бабы дело? Вот прежний, Мусатов...

— Что Мусатов? При нем флот развалился, а при ней вырос. Согласен?

— Вроде...

— Мусатов всех крыл в пять этажей, а Татьяна?

— Да нет, Татьяна обходительная.

— Ну, так что ты хвост поднимаешь?

— Знаешь, не бабье это дело...

Пожалуй, нынче скептик не найдет себе собеседника — с уважением относятся рыбаки к своему необычному председателю. Уважают за деловитость и ум, за ненормированный — с утра до ночи — рабочий день, за то, что в самые горячие дни вместе со всеми выходит на промысел, не гнушаясь никакой работой. А Татьяна Ивановна, рассудительная, спокойная и симпатичная, с достоинством несет нелегкое бремя руководителя мужского коллектива.

Итак, я бродил по правлению, читал лозунги и ждал, пока Татьяна Ивановна освободится. В комнате стоял гул, председательский стол непрерывно находился в осаде, и вскоре я понял, что ждать придется до вечера. Вот явилась бабка с жалобой на дочку, которая вышла замуж, уехала и три месяца не пишет, по каковому поводу председатель должен ей строго указать. Татьяна Ивановна тут же сочинила строгое внушение дочке. Потом явился штукатур с нижайшей просьбой — выдать трешку в счет зарплаты.

— Похмелиться? — упрекнула Татьяна Ивановна. Штукатур, шевеля губами, внимательно рассматривал потолок.

— А ведь ты хороший мастер, в деле на тебя любо-дорого смотреть, — прорабатывала его Татьяна Ивановна. — Неужели не преодолеешь в себе такую гнусную слабость? Вот человек из редакции сидит, возьмет да рассказ о тебе напишет. Хорошо будет?

— Стало быть, трешку в счет аванса, — продолжая изучать потолок, пробормотал штукатур.

— Нет уж, зарплату жена получит, — решила Татьяна Ивановна. — Я тебе из своих дам рубль сорок, вина купишь, нечего водкой отравляться. Учти, в последний раз!

Штукатур взял рубль сорок, критически подбросил деньги на ладони и удалился.

Его сменил бригадир, которому нужны люди для починки сетей, за бригадиром пришел учитель — насчет ремонта школы, потом... Короче, аудиенции я так и не добился. Татьяна Ивановна избавилась от корреспондента способом, делающим честь ее изобретательности: познакомила меня со звеньевым Василием Алексеевичем Тихановым, который тут же предложил выйти в озеро на моторке и поудить рыбу.

Теперь, когда я рассчитался за командировку, могу признаться: мои суточные за этот день бухгалтерия выбросила на ветер. Представляю, как бы я завертелся, если бы главбух прямо меня спросил: «Что вы сделали для родной редакции двадцать шестого июля?» Скорее всего, конечно, я бы что-нибудь ему соврал, но иногда мною овладевает необыкновенная искренность, и я могу сдуру ляпнуть чистую правду. Но самое страшное не это, глубина моего падения в другом: я не испытываю ни малейших угрызений совести — настолько хороша была рыбалка.

НА РЫБАЛКЕ