Мы — разведка. Документальная повесть

Августовским вечером командир полка объявил приказ перед строем второй роты, на правом фланге которого стояли 18 разведчиков. Тут же были девчата-снайперы — им поручалось выносить раненых. Оказался а строю и мой старый знакомый Виктор Фомичев.

И вот произошла несколько глуповатая сценка, испортившая мне настроение. Мы вытянулись по команде «Смирно!», когда Фомичев, стоявший за спинами девчат, что-то сказал им такое, от чего они задвигались и начали перешептываться.

Подполковник, отдававший приказ, заметил это и оборвал речь.

Наступила такая тишина, что слышно было, как люди дышат.

Командир полка, подойдя к нам на правый фланг, властно приказал девушкам и Фомичеву покинуть строй.

— Не умеете вести себя, — раздраженно сказал он. — Отстраняю вас от операции.

Фомичев и девчата, не ждавшие такого оборота дела, растерянно вышли из строя и встали в сторону, как чужие.

И вот рота, отделение за отделением, стала выходить за бруствер. Она должна была обогнуть болотистую лощину и выйти к высоте Стог с фланга. Двенадцать разведчиков нашего взвода уходили с ротой, чтобы действовать в ее составе.

Пятеро остались. Они чуть позднее вместе со мной проберутся к опорному пункту немцев напрямик. Мы должны ворваться в немецкие траншеи первыми.

Подполковник Пасько сказал, что сам он останется в траншеях и обеспечит поддержку огнем. Потом подозвал меня, лейтенанта Горобца и назвал время артиллерийской подготовки и атаки — 5 часов утра. Я упросил командира разрешить Фомичеву идти с нами.

Настало время выходить. Витя Фомичев молча стоял в траншее, но весь его вид говорил, что парень вне себя от обиды. И тогда я, отдавая команду, первым называю Виктора. Он сначала как-то сжался, затем, не сказав ни слова, тронул меня за локоть и пружинисто, одним прыжком бросился через бруствер.

Потом все время, пока мы шли, ползли, стояли, прислушиваясь, я чувствовал рядом с собой Виктора Фомичева, молчаливого и благодарного. Кроме Фомичева, со мной неизменный Ромахин, Николай Ерофеев, Сергей Смирнов, Михаил Сырин.

Через два часа мы достигли своего рубежа и залегли метрах в сорока от проволочного заграждения немцев. Земля перед нами изрыта, исковеркана взрывами. Мы лежим за небольшим выступом скалы, невидимые противнику. До начала артиллерийской обработки еще часа четыре, и мы, кто как может, устраиваемся спать. Все, кроме часового.

Не спится и мне, в голову все время назойливо лезет нелепый случай в строю.

Едва забрезжило, как я поднял ребят. Скоро атака. Остаются считанные минуты. Мы кладем автоматы перед собой. Даю команду приготовиться. В ту же минуту громовой удар потрясает воздух.

Нашей пятерке надо идти следом за разрывами снарядов, чтобы успеть проскочить проволочные заграждения до того, как немцы откроют заградительный огонь.

Вскакиваем, несемся что есть духу к проходам, проделанным нашей артиллерией в проволочных заграждениях. Только успели проскочить — ударили разрывы заградительного огня.

Справа слышно «Ура!» — это пошла вторая рота, и там же, справа, из вражеских траншей навстречу атакующим выбросились длинные языки пламени — фашисты применили огнеметы. Мы принимаем влево и успеваем увернуться от огневых струй. На ходу бросаем гранаты в траншеи и прыгаем следом.

Черт возьми, в окопах — никого! Бежим вдоль по траншее, стреляя из автоматов. И вдруг выстрелы нам спину. Вот в чем дело! В окопах всюду вырыты лисьи норы, прикрытые броневыми щитами, а в них немцы. Выбить их оттуда нет возможности, и мы совершенно бессмысленно несем потери. Наша артиллерия обрабатывает уже вторую линию траншей, а мы ведем проигрышный бой в первой.

Видим, как несколько солдат из роты Горобца, пытаясь отойти, перелезают через бруствер и все до единого валятся под огнем пулеметов.

Наша группа вскакивает в один из дзотов. Он пуст. Но амбразура его достаточна велика, чтобы пролезть человеку. Первым протискивается Ромахин, за ним я. Скорей к своим траншеям!

Что-то горячее и сильное бьет меня сзади в шею. Падаю и оказываюсь за небольшим плоским камнем, прижимаюсь к его холодной шершавой поверхности. Тут же чувствую удар в левый бок. Ощупываю бок. В гимнастерке — дыра, а ладонь алеет от крови. Страшно, но боли почти не чувствую. Вдруг что-то мягкое и тяжелое наваливается на меня. Хочу высвободиться, но меня давят еще сильнее. Свободной рукой — левая сжимает автомат — хватаю за голову человека, навалившегося на меня, и слышу голос Фомичева:

— Спокойно, старшина.

Он продолжает с силой прижимать меня к земле.

Близкий разрыв. И я чувствую, как в бок одновременно вонзается несколько осколков.

Застонал и дернулся Фомичев. Я понял, что он теперь весь в дырках и ему все равно. Так и лежим. Только частые разрывы вокруг некоторое время заставляют напрягаться, а затем приходит темнота.