Мы родились и жили на Урале–реке... (СИ)

...Но война с ее кровью и смертями все настойчивее заявляла о себе.

Горожане чувствовали ее трагическое приближение. В конце 41-го года в

городе появился первый военный госпиталь. Его разместили в доме

Карева, бывшем в мирные годы своеобразным торгово - культурным

центром Уральска: в нем находились различные магазины, библиотека,

читальный и концертный залы, гостиница. Но с началом войны все

переменилось: власти магазины “закрыли”, библиотека “временно”

прекратила работу: часть книжного фонда отправлена в холодный, темный

подвал, сотни книг- перевезли в бывшую “солдатскую” церковь, недалеко

от базара.. В залах разместились лаборатории и врачебные кабинеты; в

гостиничных номерах и магазинах - госпитальные палаты ..Скоро в них

появились первые раненые.. Мальчишки останавливались около больших

окон дома Карева, стараясь рассмотреть солдат, лежавших на больничных

койках

Летом 42-го несколько новых госпиталей разместилось в рабочих

клубах.. Но скоро выяснилось, что они не могут принять всех раненых,

количество которых постоянно увеличивалось. И госпиталям “отдали”

некоторые школьные здания.. Среди них и моя новая - шестая, куда я

пришел после окончания четвертого класса. Но учиться в ней мне тогда не

пришлось: занятия в пятом - седьмом классах гороно “временно”

отменил...

Жарким летом и теплой осенью раненых солдат можно было увидеть

в садике “Металлиста”: одни читали газеты и книги, другие - играли в

домино и шахматы, третьи - молча сидели на скамейках: наверное,

вспоминали свои семьи и дома. Иногда горожане встречали фронтовиков

на улицах. . Они - вопреки запретам врачей - уходили в “самоволку”,

устав от строгого госпитального режима, от однообразных бесед с

врачами, от болезненных процедур. Медленно двигались в своих серых

халатах, неохотно вступали в разговоры с прохожими, которых волновали

одни и те же вопросы: когда и где воевал, тяжело ли ранило, как лечат,

хорошо ли кормят и т.п. Солдаты не хотели говорить о фронте и атаках,

отступлениях и ранах: “ Что болтать?.. Воевал, как все. Вот прихватило.

Теперь отдыхаю... Через месяц - другой - назад, в часть...”

Иногда раненые появлялись на базаре. Они что -то искали (спиртное?

табак? знакомых?), покупали, меняли и продавали, о чем -то

179

расспрашивали торговок, но сами говорили мало. Женщины жалостливо

смотрели на них, угощали ягодами, яблоками или подсолнечными

семенами, вспоминали своих сынов и мужей: “Может, и наших кто -

нибудь угостит.. Ведь мир не без добрых людей...”

Торговки хотели верить, что в людях еще сохранилось светлое и

приветливое...

6

В эти страшные и тяжелые для всех годы мама целиком посвятила

себя заботам о семье. Все ее радости и горести имели отношение к мужу,

детям и внучке. Как и раньше, весь день мамы, с утра до вечера, был

заполнен хозяйственными делами, к которым по - прежнему дочь не

допускала: “Кухня, печка, обеды, порядок в доме, корова и куры во дворе -

это все мое...” Спокойная, рассудительная, она никогда не повышала

своего голоса. Радовала детей своими заботами.. Успокаивала (

“утихомиривала”)

вспыльчивого

отца.

Всегда

находила

такие

“правильные” слова, которые заставляли его быть справедливым в своих

жестких требованиях к мальчишкам.

О войне мама старалась не говорить...Но тревога, поселившаяся в ее

душе еще в мирное время, заставляла слушать фронтовые новости,

передаваемые по радио... Наверное, в словах диктора она надеялась найти

ответы на вопросы, никогда не покидавшие ее: “Где Гриня?.. Почему не

пишет? Ведь другие ребята присылают хотя бы небольшие угольники...”

Мама в первые военные месяцы внешне как -то быстро изменилась:

похудела, исчез знакомый с детства румянец на ее щеках, глаза потеряли

привычный солнечный блеск, около губ появились глубокие морщины, на

поседевшей голове постоянно - темный платок. Она и раньше не любила

“длинных”, “пустых” разговоров - “пересудов” (“сначала - дело, а уж

потом - беседа.”), а теперь, встречаясь с родственницами, терпеливо

выслушивала их “ненужные речи”, но сама лишь отвечала на вопросы

любопытных - односложно (“да - нет...”) и неохотно, думая о чем - то

своем.

В отсутствие отца мама часто плакала: при нем не решалась открыто

выражать свое горе отец не мог спокойно выносить ее слез.. Сначала

хмурился, затем пытался что - то говорить, хватал оказавшиеся под рукой

предметы, старался заняться делом, но не выдерживал и через две - три

минуты хрипло, как будто выдавливая из себя слова, говорил: ”Ну что ты

опять?..

Потерпи..

Слезами

ведь

не

поможешь.

Не

гневи

Господа...Пришлет Гриня письмо...Подожди...” Но, чувствуя слабость

180

своих “утешительных” слов, предлагал в качестве главного “полезного”