Мы – русские! Суворов

Суворов не меньше зеркал не терпел своих портретов. Кажется, курфюрст Саксонский первый упросил списать с него портрет для Дрезденской галереи. Прислал к нему известного живописца Миллера. Суворов очаровал художника своими разговорами. «Ваша кисть, – сказал он, – изобразит черты лица моего: они видимы, но внутренний человек во мне скрыт. Я должен сказать вам, что я лил кровь ручьями. Трепещу, но люблю моего ближнего. В жизнь мою никого не сделал я несчастным, не подписал ни одного смертного приговора, не раздавил моею рукой ни одного насекомого, бывал мал, бывал велик!» При этих словах он вскочил на стул, спрыгнул со стула и прибавил: «В приливе и отливе счастья, уповая на Бога, бывал я неподвижен так, как теперь». Он сел на стул. «Вдохновитесь гением и начинайте», – сказал он Миллеру.

Суворов при себе никогда не носил ни часов, ни денег. Так же и в его доме никогда не было часов. Он говорил, что солдату они не нужны и что солдат без часов должен знать время. Когда надо было идти в поход, никогда в приказах не назначал часа, но всегда приказывал быть готовым с первыми петухами. Для этого он научился петь петухом и, когда время наставало, выходил и выкрикивал «ку-ка-ре-ку», и солдаты выступали в поход.

Время драгоценнее всего.

Также не держал Суворов при себе никаких животных, но, увидев во дворе собаку или кошку, любил их приласкать: собаке кричал: «гам-гам», а кошке «мяу-мяу». Живя в деревне с Покрова или в Великий пост, в одной из своих комнат устраивал род садка: пол горницы приказывал устилать песком, наставит там елок и сосен, поставит ящики с кормом и напустит туда скворцов и всякой мелкой птицы. Так до Святой недели и жили птицы у него, как в саду. А в Великий праздник, когда станет потеплее, велит их выпустить на волю. «Они, – скажет, – промахнулись: рано прилетели, и на снегу им было взять нечего… Вот теперь до тепла пускай у меня поживут на елках».

В своем новгородском имении Суворов был еще неприхотливее: точно так же рано вставал, ходил в церковь, по праздникам звонил в колокола, играл с ребятишками в бабки. На Масляной неделе строил ледяную горку, на Святой – качели. Катался по льду на коньках. Любил угощать всех вином, но сам не пил и не любил пьяных: даже зимой приказывал поливать водой у колодца таких крестьян, которые шибко пьянствовали. Простота его доходила до того, что он вместо лодки переправлялся по реке в чану, протянув канат с берега на берег. Суворов говорил, что военным надо на всем уметь переплывать реки – и на бревне, и на доске.

Суворов ежедневно ходил по десяти и более верст, и когда уставал, то бросался на траву и, валяясь несколько минут на траве, держал ноги кверху, приговаривая: «Это хорошо, чтобы кровь стекла!» То же приказывал делать и солдатам. Докторов, как мы выше уже говорили, он сильно недолюбливал, и когда его подчиненные просились в больницу, то он говорил им: «В богадельню эту не ходите. Первый день будет тебе постель мягкая и кушанье хорошее, а на третий день тут и гроб! Доктора тебя уморят. А лучше, если нездоров, выпей чарочку винца с перчиком, побегай, попрыгай, поваляйся – и здоров будешь».

А. Самсонов. Суворовский бросок

Когда Суворов захворал смертельно и когда сыпь и пузыри покрыли все его тело, то он слег в постель и велел отыскать аптеку блаженной памяти Екатерины: «Она мне надобна только на память».

Простота и воздержанность Суворова сроднили его с недугами, научили переносить их легко и без ропота. Суровая жизнь была хорошей боевой школой. Школа Суворова пряталась и под его причудами, только не сразу можно было добраться до смысла причуд.

Приучайся к неутомимой деятельности.

Граф Серюг говорил в своих записках, что «Суворов прикрывал блестящие достоинства странностями, желая избавить себя от преследования сильных завистников».

Рассказы о Суворове

Как-то Суворов, находясь на Кубанской линии, решил ее объехать. Слух об этом разнесся, и каждый начальник на своем месте ожидал его прибытия. Но Суворов не любил пышности, парадности, не любил, чтобы его ждали: являлся всегда неожиданно, внезапно. Ночью сел он в простые сани и приехал на первую станцию. Стоявший там капитан, старый служивый, никогда не видал Суворова и принял его как товарища, повел в свою комнату, поднес ему рюмку водки и посадил с собою ужинать. Суворов сказал, что «послан от Суворова заготовлять ему лошадей». Капитан шутил, судил обо всех генералах, хвалил Суворова. Суворов уехал, простившись с ним как с добрым приятелем. Утром получил капитан следующую записку: «Суворов проехал, благодарит капитана N. за ужин и просит о продолжении дружбы».

* * *