Мы с Санькой — артиллеристы...

Все, кто это слышал, пытались успокоить Надара, чтобы дело до крови не доходило, а то ещё, чего хорошего, зарежет человека из-за щелчка по «кочану». У них там, в Грузии, говорят, с этим просто: чуть что — сразу кинжал.

— Не будет кинжал, — успокоил нас Генацвале, и все мы, затаив дыхание, немного чего-то побаиваясь, начали ждать Лобановой крови без кинжала.

У нас у всех завелась такая глупая привычка — ляжем спать, начальство всё разойдется, и то в одном углу казармы, то во втором начинаются дуэли на подушках. Подушки то летают, словно пушечные ядра, то дуэлянты, взяв их за рога, порют друг друга, аж перья летят. Конечно, не каждый вечер, а были такие баталии. Начинали их время от времени и Лобан со своим соседом.

Вот однажды они разбаловались: Лобан соседа подушкой — цоп, а тот в ответ — шмяк! И вместо шаловливого смеха раздался тут на всю казарму крик и вопль. Прибежал дежурный, подхватились соседи, зажгли свет — сидит Лобан и сверкает хорошим такой синяком под глазом. Посмотрели в соседскую подушку, а в наволочке — изрядный кусок кирпича. Сосед божится-клянётся, что он туда его не клал, а пострадавший не верит. В казарме шум, только наш взвод «спит».

Тут кто-то предположил:

— Это, наверное, шкеты. Наш взвод сразу проснулся:

— Ага! Ты попробуй докажи!

Столпотворение стояло в казарме до полуночи, пока кто-то не крикнул.

— Атас! Дежурный по училищу!

Дежурный по училищу — офицер. Свет вмиг погас, и батарея притихла — спит. Утром комбату никто об этом, разумеется, не доложил, а на его вопрос, откуда у Лобана такой прекрасный фонарь, тот свалил всё на косяк двери, в который он будто ненароком врезался.

— А косяк цел? — ехидно спросил подполковник Асташевский, на чём и закончилось. Следствия не было. Но теперь дядьки смотрят на нас совсем косо.

И тут у нас произошла измена. Как раз наступила моя очередь рассчитываться за обиду с тем дылдой Лобаном. Ох, и хитрую же я придумал против него штуку. Три дня я подкарауливал момент, когда в казарме никого не будет, и подкараулил. Я разобрал Лобанову постель и поставил её на живую нить, чтобы тот, кто на неё ляжет, загремел в тартарары. И Лобан загремел. Правда, ничего с ним не случилось: не ударился, не набил шишки, а только немного испугался. И снова возник вопрос — кто? Вот тут меня и продал «придворный принц» — Стёпка Рубцов. В последнее время он стал большим приятелем с Лобаном, всё время возле дядек ошивается, преданно смотрит им в рот, а они за это похлопывают его по плечу. Видимо, купил их своими ростовскими байками.

Лобан расквитался со мной тремя «уксолями», погрозил во второй раз пять отвалить и сдуру признался, откуда ему известно о постели.

Весь наш взвод объявил Стёпке бойкот. Все поклялись не разговаривать с ним до могилы и не смотреть даже в его сторону. Такие бойкоты мы иной раз объявляем тем, кто перед нами провиниться, но всего на неделю-другую, а тут — до могилы. Измена товариществу — хуже ничего быть не может, это даже хуже кражи.

Стёпка почувствовал, что такое бойкот, сразу. С ним никто не разговаривает, никто не отвечает на его вопросы, все смотрят на него с брезгливостью. Он ходит между нами, словно побитая собака, пытается к тому-другому подлащиться, чуть не виляет хвостом. Вокруг немая стена. Пусть идёт к своим дядькам-покровителям и лижет им пятки. Мне иной раз даже жалко его, но выразить этого не могу: тогда я сам буду предателем.

Этикет и этикетка

В чём-чём, а в учёбе у нас большая строгость. Здесь не поленишься. Капитан Захаров с присущей ему щепетильностью проверяет классный журнал каждый день, и мало того что проверяет, он завёл себе тетрадь, куда записывает все наши отметки. Бывает, что и сам забудешь, по какому предмету у тебя тройка, а Педант тебе напомнит. А тут, братки, ставят тройки за то, за что в нашей сельской школе отвалили бы пятёрку.

Записывает капитан, кроме оценок, в свою тетрадь и ещё что-то интересное о нас. Нам думается, что эти записи не слишком лестные, и каждому хочется в них заглянуть. Но это никому ещё не удалось: «чёрную» тетрадь, как она у нас называется, хоть обложка на ней и зелёная, капитан не оставляет на столе ни на минуту, а носит её в полевой сумке.

Ну, с капитаном понятно: он наш командир, и не просто командир, а воспитатель. Ему нужно всё знать до мелочёвки. Но раз в неделю классные журналы всех взводов носят и подполковнику Асташевскому, который просматривает их в своём кабинете — канцелярии батареи. После просмотра того-сего в кабинет вызывают на «беседы», которые мы называем санобработкой. Только из бани человек может выйти таким красным. Нам, шкетам очень по душе, когда подполковник беседует с дядьками. У нас тогда во взводе праздник.