Мы с Санькой — артиллеристы...

Затем он становится у двери умывальни и туда не пускает уже и в майках, а оттуда — кто не помылся до пояса. Я, пользуясь тем, что он — мой земляк, вознамерился было выйти из умывальника с сухим животом, но и меня не выпустил. Как стал старшиной, и на бричке не подъедешь.

Несмотря на всё это, в батарее редко болеют. Если у кого из носа и потечёт, так это считается за счастье. Тогда можно пойти в лазарет к Люсе. Она измерит температуру, и, если бог даст, можно получить от физзарядки освобождение, а то и поваляться дня три в лазаретной постели. Ни тебе подъёмов, ни отбоев, ни комбата, ни сержанта — загляденье.

А кто умеет, у кого варит башка, тот и неделю может там пролежать. Для этого нужно только незаметно потереть градусник о сукно — штаны там или шинель. Тут у тебя температура такая подпрыгнет, какую ты хочешь. Можно и без сукна обойтись — постукать градусник щелчком. Только надо знать меру.

Наслушавшись об этих хитростях, мне тоже однажды захотелось сачконуть от занятий. Все сачкуют, а я что, рыжий? Щёлкнул по градуснику раз, щёлкнул второй, и когда Люся посмотрела, что он у меня там показывает, у неё чуть глаза не полезли на лоб. Температура оказалась такая, что меня в самый раз было бы уже и хоронить — все сорок два, а дальше шкалы не хватило.

Люся потрогала мягкой ладошкой мой лоб, мило улыбнулась и начала выбирать шприц. Я забеспокоился:

— Это вы мне?

— А кому же?

— Так мне, может, это… пилюлю.

— А может, мне доложить товарищу майору медицинской службы? — оставила наконец она в покое свои шприцы.

Здесь я, разумеется, дал ходу.

Кому чаще всего удается понежиться в лазарете, так это Мишке-циркачу. Тот как захочет сачконуть — и всегда без промаха.

Частый гость нашей медицины Коля Кузнецов. Этому не надо и мошенничать. Этот берёт своей внешностью и гусарским обращением. Люся от него, как говорят хлопцы, без памяти. Стоит Коле чихнуть — и у него постельный режим.

Но в последнее время зачастил в лазарет и Костик Лемешко, наш Пискля. Он и побил все рекорды по сачкованию. Неизвестно, чем он только берёт, ведь к ловкости рук, которой обладает Мишка Цыганков, ему далеко, а к гусарскому виду и ещё дальше. Пискля маленький, худенький, остроносый, словно синичка. Ему не помогает и наш курсантский паёк. Не по лошади корм. И вот смотри же ты — вид на Мадрид, а утёр нос и нашим сачкам-профессионалам.

Его часто кладут в лазарет на три-четыре дня. А вскоре начал отлёживаться и по неделе. После последней лёжки, вернувшись в казарму, Пискля всем на удивление начал собираться в город, чистить пуговицы, перешивать подворотничок. И это в будний день. Завидно, конечно.

И особенно завидно Коле Кузнецову: Пискля пойдёт в город с Люсей. Она поведёт его в гарнизонный госпиталь на обследование, так как наш медицинский майор не может сам в его болезни разобраться. Но тут ничего страшного нет: в госпитале его не укусят. Зато такая дорога. В сопровождении Люси.

И хлопцы шутят.

— Пискля, лови момент — заведи её в ресторан!

— Лёва, одолжи человеку денег, не будь жмотом!

У Лёвы копейки не выпросишь, но, понимая, что это шутка, он храбрится:

— А что? Хоть тысячу!

Но из этого увольнения Костик Лемешко в батарею не вернулся. На вечерней поверке, когда старшина выкрикнул его фамилию, вместо тоненького, детского «я» мы услышали сержантский басок:

— Госпиталь!

Сначала этому в нашем взводе не придали особого значения. Подумаешь, госпиталь. Люди в войну попадали туда чуть живые, насквозь простреленные, и то вылечивались. Вон у нашего каптенармуса рана на спине, словно плугом по ней прошлись, и ничего, ещё какой здоровый дядька: в бане чёрта с два его в парилке пересидишь. А у Пискли и прыщика нет: что ему будет?

Но прошла неделя, прошла вторая, а он всё лечится. И тут пошёл по взводу тревожный слух: болезнь у парня серьёзная. Коля Кузнецов нарочно сходил в лазарет, очаровав там немного Люсю, и та выдала тайну.

— Потемнение на лёгких, — сказал он нам.

— Ёлки зелёные, — аж присвистнул наш сержант Митька Яцук, — так это же пахнет керосином!

— Это пахнет чахоткой, — поправил его всезнайка Коля, и на него зашикали:

— Не каркай, знахарь.

Тем не менее знахарь не замолчал:

— Если найдут палочки Коха…

— Тогда что?

— Тогда будет плохо, — в рифму ответил Коля.

Сейчас во взводе никто Пискле не завидует: так «сачковать» никто не хочет. Это тебе не ручеёк под носом, который сегодня есть, а завтра нет.

А жизнь в батарее идёт как и шла: подъём, закалка, учёба. Дни бегут. И вдруг новость: всем медицинский осмотр. Приказ генерала.

Этот осмотр мы связали с Костиной болезнью и не хитрим, когда нас водят строем на уколы. На этот раз все пошли покорно, словно овечки. Пусть смотрят, пусть и колют, если такие пироги.