Мы с Санькой — артиллеристы...

Хотя Лёва раньше на многих во взводе и злился, когда его дразнили скупым рыцарем из-за денег, которые он собирал на свою покупку, но теперь его сердце смягчилось, так что был сфотографирован и весь взвод вместе. Только вот взводная карточка получилась такая, что нужно хорошо присмотреться, чтобы узнать, где на ней кто. Какая-то она, будто в тумане.

— Бой в Крыму, всё в дыму, — сказал на это Коля Кузнецов. Наш фотограф и сам такого не ожидал и теперь смущённо оправдывался, мол, ему бумага такая попалась.

А мы с Санькой получились ничего себе — герои, и не в таком уж и тумане. Это фото я обязательно подарю Кате: очень я здесь симпатичный. Пусть её подруги завидуют. Не у каждой есть такой артиллерист.

Вскоре поступила команда составлять списки с нашими адресами — кто куда поедет в отпуск. Засуетилась батарея, забегала, заволновалась: целый год этого дня ждали. Теперь каждому хочется записаться первым, все боятся, чтобы наши командиры чего не напутали, всем хочется поскорее домой: Коле Кузнецову — в Москву, Гетману — в Репки, Лёве — в Могилёв, Надару — в Грузию.

Один я спокоен и грустен. Спокоен потому, что мой дом близко, мне не нужно выписывать документы на бесплатный воинский билет, а печален потому, что не знаю, придётся ли мне идти домой хоть пешком. Комбат же грозил держать меня всё лето в казарме, чтобы я зазубрил немецкий язык. А что, если так и будет?

И вот в разгар этой радостной суеты в казарму, словно с неба, упал наш Пискля.

— А вот он и я! — звонко объявил он о своём пришествии. Это было так неожиданно, что все посмотрели на него, словно на диво, словно человек вернулся с того света. Чего там греха таить, некоторые его, между нами говоря, уже и списали.

— Ну как, что? — посыпалось со всех сторон.

— Тревога была напрасной! — крикнул счастливо Костик. — Отбой! Старая простуда.

Хлопцы закричали «ура» и бросились качать Писклю на руках. И так он летал, что если бы в последний момент не успели подхватить, то грохнулся бы о железную спинку кровати. Было бы тогда из одного Пискли двое.

Когда взвод угомонился, Надар Дадалишвили, между прочим, у Костика спросил:

— Куда в отпуск едешь, дорогой?

Выяснилось, что, кроме детдома, Костику ехать некуда. Но ничего, можно и в детдом.

— Зачэм детдом? Поедем в Грузию! — оживился Надар и так начал приглашать, так расписывать, что я и сам согласился бы там побыть, если бы мне не надо было всё-таки в Подлюбичи. Подумать только: и Надара папа, и мама, и дедушка Гурам, и бабушка Мариам там ночей не спят — ждут Писклю. А что он там будет есть! Виноград, чебуреки, а то и шашлык. Вах! Дорогой гость будет наш Костик в Грузии.

— Соглашайся! — советуют ему хлопцы.

И Костик согласился.

Наконец решилась и моя судьба. Подполковник всё-таки меня наказал, но не так страшно, как грозил. Всё лето сидеть в казарме и изучать немецкий язык мне не довелось, а всего двое суток. Но что это были за сутки? Каждый день — год. Там Санька уже в Подлюбичах красуется, а ты тут сиди. Да если бы просто сиди, а то, когда все разъехались, я и ещё двое таких же штрафников под командованием старшины-каптенармуса разбираем и выносим из казармы кровати и разную другую мебель. Будет ремонт. И в этом наше счастье. Последнюю кровать вынесли — негде жить — и нам отдали отпускные билеты.

И вот я дома. Бабка не знает, куда меня посадить, и каждый раз спрашивает, что готовить — картошку целую или потолочь. Отец тоже смотрит, словно на картину. Очень он одобряет меня в военной форме. Глыжка не снимает моей пилотки со своей головы. Не успеешь положить, уже нет, на улице.

А по вечерам — известная история. Только начнёт смеркаться, идут девчата на гулянку и, поравнявшись с нашим домом, начинают под самыми окнами:

Зачем ты в наш колхоз приехал,
Зачем нарушил мой покой…

Отец где-нибудь на дворе ещё курит перед сном, а бабка занимается по хозяйству: выбирает картошку на завтра или моет посуду. И тут она не преминёт, чтобы не сказать:

— Ну вот, воробьи успокоились — канарейки начались. Это не твоя так тонко выводит?

А затем и посочувствует:

— А горе девкам, особенно переросткам. Сколько ребят война забрала. Так ты уже хоть не гуляй лишь бы с кем. Они теперь липучие.

— Сам знаю, с кем гулять! — злюсь я на бабку.

Другой вечер девчата досаждают мне частушками:

С офицеров аж хохочут
Наши куры на дворе:
Бульбы есть уже не хочут,
Дай картошки, дай пюре!

Выдумали они и такую:

Лейтенанты, лейтенанты
Много гонорятся.
Без приказа командира
Целовать боятся.

Попали, как говорят, пальцем в небо. Ещё позавчера я осмелился. Думал, что Катя после этого обидится и убежит в свой двор, — нет, осталась.