Мы с Серёжкой близнецы

Наш Серёжка после того случая с Тамарой Ивановной прямо стал невозможный. Всё Первое мая ругался и меня ни за что побил. И маме всё время говорит:

— А чего? Подумаешь!

А теперь ещё эти проклятые лампочки. После этих лампочек я тоже стала грубо разговаривать. Потому что если они не понимают, так и пускай. Подумаешь!

Вчера мама зажигает свет на кухне, а лампочка не горит. Хотела из настольной лампы выкрутить — там тоже перегорело.

— Вот, — говорит, — проклятые какие лампочки! Иди, Серёжа, быстренько в магазин. Купи раз навсегда побольше лампочек.

И даёт ему два рубля. А Серёжа в хозяйственный ходить не любит. Потому что там как раз та продавщица, что не хотела ему чайник продавать. Но всё-таки он взял деньги и ушёл. Приходит с лампочками, а мама спрашивает:

— Где сдача?

— Какая сдача?

— Ну, как же, ведь я тебе дала два рубля, а ты принёс всего четыре лампочки.

— Не знаю, — говорит Серёжка. — Мне никакой сдачи не дали.

Тут тётя Надя влезла:

— То-то я и видела, что вы с этим Бубновым сейчас на углу мороженое ели. Приспособили небось мамины денежки.

Папа, как это услышал, сразу стал ботинки надевать. А Серёжка говорит:

— Нам Сашина мама дала тридцать копеек. У неё сегодня получка.

Ну разве тётя Надя может человеку поверить? Она сразу:

— Так Бубнова мать и даст тридцать копеек. Что у неё, лишние, что ли?

А папа надел ботинки и говорит:

— Идём, Сергей.

Они пошли, а я за ними. Вижу: Серёжка зареветь хочет, а не ревёт. Я говорю:

— Папа, не брал он денег. Я тебе точно говорю: не брал.

А папа:

— Вот мы сейчас и проверим.

Подходим к магазину. Серёжка встал около двери и заявляет:

— Я туда не пойду.

— Как это не пойдёшь?

— Не пойду — и всё.

— Нет пойдёшь.

— Тебе надо, ты и иди.

Папа прямо зашипел на него:

— Ты как с отцом разговариваешь?

А я говорю:

— Как хотим, так и разговариваем. Мы ваших денег не брали и можете нас в магазин не тянуть.

Папа здорово разозлился.

— Сию, — говорит, — минуту марш в магазин, а то я вам сейчас покажу, как на улице фокусы выкидывать.

— Ну и пожалуйста, — говорит Серёжка. — Ну и пойдём. Подумаешь!

Только мы вошли в магазин, а продавщица кричит:

— Мальчик, мальчик, ты же сдачу не взял! Вот она у меня отложена.

И даёт Серёжке деньги. А папа покраснел, как маленький, и хотел сразу уйти. Но я сказала:

— Вот видите, а нам не поверили. Думали, мы себе взяли эту сдачу.

Продавщица тоже рассердилась.

— Как, — говорит, — вам, гражданин, не стыдно! Я сразу за вашим мальчиком на улицу выскочила, только он уже ушёл. Потому что я сама сдачу перепутала. Как вы только можете такого хорошего мальчика подозревать! Я его давно знаю.

Папа ещё хуже покраснел и молчит. А мы с Серёжкой тихо, тихо — и к двери. И удрали на улицу. Стоим напротив магазина в подворотне и видим: папа вышел, оглядывается. Не заметил нас и пошёл домой. Серёжка шепчет:

— Убегу в детский дом, да и всё.

— А я как же?

— И ты со мной.

— Не надо в детский дом. Всё-таки жалко их.

— И ни капельки. Подумаешь! Нужна мне ихняя сдача!

Всё-таки мы пошли домой. Приходим — а они такие ласковые. Говорят, чтоб мы садились пить чай с конфетами. Очень нам нужны конфеты! Подумаешь!

Папина музыка

Приходит ко мне Галя и приносит пластинку — Первый концерт Чайковского. Играет Ван Клиберн. Я про Вана Клиберна не знала, мне Галя рассказала. Она говорит:

— Будем сейчас слушать эту пластинку. А потом — вашу «Сольвейг».

У нас тоже есть пластинки. И мамина самая любимая — «Пер-Гюнт». Там про Сольвейг, как она его любила, — нам мама рассказывала. А Серёжка не любит «Песню Сольвейг». Ему бы только слушать, как тролли идут. Он и сейчас недоволен:

— Ну вот, затянут тоску такую. Не буду вам заводить проигрыватель.

Но всё-таки мы его упросили. Мы с Галей слушаем, а Серёжка сам с собой в шахматы играет. Как раз наши пластинки кончились, он и говорит:

— Всё. Выиграл Комаров Сергей у Комарова Серёжки. Что вам ещё поставить?

Нам больше ничего не хочется. Мы хотим тихо посидеть. Галя говорит:

— Маша, всё-таки эта Сольвейг была счастливая, правда? Так она его любила.

— Вот дуры! — говорит Серёжка. — Что вы в этом понимаете? Вот у папы есть пластинка, это да! Немецкие песни Эрнста Буша. Он знаешь, какой, этот Буш? В Испании сражался, потом его фашисты посадили в тюрьму, а он всё равно спасся. Мне папа рассказывал. Ему один товарищ из Германии привёз такую пластинку. Из ГДР. Ясно?

— Серёжка!

— Чего?

— Знаешь что?

— И не думай. И не мечтай. Папа сказал: голову сорву, если кто дотронется.

— А ты знаешь, где она лежит?

— Дело большое! В письменном столе. Вот где.

Он открыл ящик, а там пластинка. Я говорю:

— Серёжка!

— Не трогай.

— Ну, разочек послушаем! Что ей будет!

И Галя стала его просить. Он в конце концов разозлился.

— Ну и пожалуйста, — говорит. — Я не отвечаю.

Поставили мы пластинку. Хорошие песни. Непонятно, правда, по-немецки. Но музыка зато такая боевая. Серёжка нам объяснил: это, говорит, про болотных солдат. А другая песня — про единый фронт. Чтобы все шли против фашистов.

— Откуда ты всё это знаешь?

— Папа ставил дяде Игорю и тёте Зине. Ты спала, а я слышал. И ещё кому-то он ставил. Тёте Наде, что ли…

— Тёте Наде?