Мы с сыном в пути

– Погоди, пусть грузовик проедет.

– Он же по другой стороне шоссе… два…

– Я сказал, пусть проедет.

Он замолчал. Грузовик, набитый соломой, проехал мимо.

– Жульничаешь! – возмутился сын. – Теперь готов?

– Готов, – ответил я и, согнувшись, упер руки в колени.

Он сосчитал: «Раз…два…» – и уже на бегу выкрикнул: «Три!» Я побежал. Ведь отлично знал, что обгоню, старый дурак. Но мне вдруг приспичило выиграть. И вообще, не следует скрывать от ребенка, что на соревнованиях может победить кто-то другой: сам же меня на смех поднимет да еще будет думать, что и впрямь победил, совсем заважничает. Шагов через семь я вырвался вперед и, пробежав еще несколько метров, остановился. Он поравнялся со мной, обогнал и, задыхаясь, проговорил:

– Ты чего стоишь?

– А что?

– Еще неизвестно, кто бы победил. Надо до конца бежать.

– До какого конца?

– Ну, до конца. Если бы мы сразу побежали, я бы тебя обогнал.

– Когда это – сразу?

– С самого начала, а ты сжулил – сказал, пусть грузовик проедет.

– А что бы подумал шофер, если бы увидел, как какой-то старый болван гоняет по шоссе наперегонки с хилым мальчишкой?

– А нам какое дело! Ну подумал бы, что старый болван носится наперегонки с хилым мальчишкой, соревнуется, ну и что?

– Грубиян!

– Кто, шофер?

– И нахал к тому же.

– Я же мамочку обгоняю.

– Подумаешь, чемпион! Я твою мамочку тоже обгоняю. Я даже свою мамочку обгоняю. А тебя и подавно.

– А кто чемпион на двести метров?

– Я.

– Ну ты даешь, пап!

– Говорю тебе, я.

– Трепло!

– Это еще что такое?

– Ну правда, кто?

– Сказал же – я.

– Не заливай! Слыхал: врун и в аду наплел, что дрова сырые.

– Это ты про того трепача, который рядом со мной идет?

Он поднял с обочины камешек и швырнул его в пустыню. Потом еще один. И сказал:

– Я хочу стать чемпионом, папа. Ты-то не чемпион, а я хочу быть чемпионом.

И бросил еще один камешек.

Вдоль шоссе до самой чайханы, стоявшей на краю деревни, тянулась вереница деревьев. У входа по обеим сторонам дороги выстроились грузовики. Я стал спрашивать насчет ремонтной мастерской, оказалось, что здесь такой вовсе нет. Мне посоветовали обратиться к водителям грузовиков, что сидели в чайхане. Пока мы шли к двери, к нам то и дело приставали нищие. В комнате какой-то шофер ел яичницу, запивая ее кислым молоком. Выяснилось, что ему по пути и он может нам помочь. Он только попросил подождать, пока соберется, а потом уж подбросит до машины и все сделает. Он спросил, есть ли у нас какие-нибудь инструменты. У меня был только домкрат.

– Да нет, чтобы камеру заклеить.

– Ничего нет.

– Ладно, у меня свои.

Сев за столик, мы спросили хозяина, что у него есть. Была курица, мясо с рисом, яйца и кислое молоко. Я повернулся к сыну:

– Курицу?

– И еще пепси.

– Две порции курицы и пепси-колу. И не забудь лук принести, – заказал я и снова взглянул на сына. – В дороге лук – самая полезная штука. Я в твои годы, когда ехал куда-нибудь, обязательно ел в дороге лук.

Внезапно послышался грохот барабана. Монотонные частые и резкие звуки столь же неожиданно оборвались на самой высокой ноте, сменившись всхлипываниями карная [2], а потом раздались вновь. Сын соскочил со стула, бросился к дверям и выглянул на улицу. Обернувшись, он возбужденно замахал рукой, показывая, чтобы я тоже вышел. Я посмотрел на него – он подпрыгивал от нетерпения. Потом кинулся назад к столу и, остановившись на полпути, крикнул:

– Скорей, пап! Там какой-то дядька щеки раздувает, вот так. И в дудку, ну в трубу такую, дует, слышишь, пап? Дудит и дудит.

Рассказывая, он вовсю размахивал руками и надувал щеки. Не договорив, рванулся обратно к двери, крикнул оттуда: «Папа!», жестом позвал: «Скорей!» – и уставился во двор. Потом снова пробежал несколько шагов в мою сторону.

– Пап, ну пойдем! Там один сидит на земле и бьет в барабан. А барабан у него под мышкой. Прямо рукой колотит.

Оборвав себя на полуслове, он снова занял наблюдательный пост у двери и оттуда позвал меня:

– Скорее, пап, ну давай же!

Я наблюдал, как мальчуган подпрыгивает и переминается с ноги на ногу от нетерпения. Подошел хозяин чайханы, протер клеенку, переставил с соседнего стола солонку с красной пластмассовой крышкой и ушел. Бил барабан, ему вторил карнай.

Сын опять подбежал ко мне и потянул за руку, приговаривая:

– Вставай, идем!

– Я лучше посижу.

Он, оглядываясь на дверь, повторял:

– Вставай, вставай, этот дядька там уже раздевается.

Потом снова помчался к двери, выглянул наружу и опять – ко мне.

– Зачем он?

– А обезьянка у них есть? – спросил я.

– Обезьянка? Какая еще обезьянка? Я же говорю: там дядька раздевается.

– Да он только по пояс будет голый.

– Вставай, пошли, ну!

– Знаешь, старина, я столько раз это видел. Насмотрелся.

Его уже и след простыл. Хозяин принес тарелку с луком и зеленью и другую – с хлебом, стакан воды, в котором звякали ложки и вилки, и расставил все это на столе.

Вернулся сын и спросил:

– А что они будут делать?

– Что-что. Представление показывать, – нехотя буркнул я. – Садись-ка за стол.

– Пусть здесь показывают, – умоляюще прошептал он.

– С какой стати?

– Давай скажем, чтоб сюда пришли.

– Они к нам не нанимались. И потом, разве хозяин разрешит?