Я подмигнул неизвестно кому.
Во время куплета я проводил руками по своему телу и делал такие движения, которые кроме как блядскими назвать нельзя. Мне было и стыдно, и смешно одновременно. Внутри все пело от восторга, и требовало продолжения. И получило его… Я вытащил сзади из шорт хлыст, которые все это время боялся уронить и прежде, чем вновь запеть куплет со всей силы ударил им по сцене. Девчонки на первых рядах от неожиданности взвизгнули.
Я осторожно покрутил хлыст в руке, а на «грязными, грязными», опять ударил им по сцене, а затем, вытащив микрофон, покачивая бедрами, зашагал к спуску со сцены.
Заговорил я в микрофон, плюхаясь на колени к Паше, который моментально попытался скинуть меня, но я ловко накинул ему хлыст на шею.
Я покачал головой, глядя взбешенному парню точно в глаза.
Я печально улыбнулся Паше.
Я нежно провел пальцами вдоль скул парня, все так же качая головой. Интересно, а он догадается, что это не только строчка из песни, а так же и действительность?
Я поднялся с колен парня, освобождая его от хлыста, но вместо того чтобы уйти, уперся одной рукой о подлокотник, наклоняясь к Паше.
Хлыст со свистом пару раз рассек воздух
Еще один удар хлыстом по полу.
Я оттолкнулся от груди парня, выпрямляясь, и пропел последнюю строчку.
Зазвучала та же самая музыка, что была и вначале, я не спеша стал подниматься на сцену, затем дошел до микрофонной стойки и потащил ее за собой за кулисы, точно так же как и вышел.
Музыка затихла, погружая актовый зал в неведомую доселе тишину, но я на это совсем не обратил внимания, подлетев к Роману Васильевичу и уперевшись лицом ему в грудь. Меня колотило.
- Боже, я это сделал! Сделал! Сделал! Сделал! - почему-то охрипшим голосом забормотал я, поднимая глаза на классрука.
- Сделал! - довольно подтвердил он, проводя рукой по моим волосам.
У меня в легких катастрофически не хватало воздуха. И вот тут я услышал то, что услышать, никак не ожидал.
- Ульянов, у тебя прикольная девчонка!
- Пашка, тебе повезло!
- Круто!
- Давай еще раз на «бис»!
Зал словно прорвало, выкрики учеников слились в один, напоминая пчелиный рой, лишь иногда нарушаемый свистом и улюлюканьем. Я с открытой челюстью смотрел на учеников в зрительном зале. Это у меня крыша поехала или у них?
- Леванов, что это было?!
Я вжал голову в плечи и стал медленно оборачиваться, потому что знал, кому принадлежит этот голос, и так же знал, что мне не сулит ничего хорошего. За сценой, в дверях, сложив руки на груди и постукивая пальцами, стояла Инна Витальевна. Ее взгляд метал молнии, и все попадали точно в меня.
- Что-то не так, Инна Витальевна? – спокойно поинтересовался Роман Васильевич, перехватывая огонь на себя. У завуча, кажется, чуть пар из ушей не пошел от такого вопроса.
- Что-то не так?! Да как Вы еще можете об этом спрашивать! Вы что, не видели выступление собственного ученика?!
- Отлично видел, - кивнул классрук. – Причем не один раз.
- Что?! Хотите сказать, что Вы одобрили это…эту…эту содомию!
- А что тут такого? – как ни в чем не бывало, пожал плечами мужчина. – Вы сказали, что в песне должно прозвучать слово «разные», а насчет постановки номера и одежды ничего не говорили. Вы хоть представляете, каких трудов мне стоило достать для Ромы этот наряд? – теперь тон Романа Васильевича стал обвиняющим. Я с восхищением взглянул на него. Нет, надо же! Разрешить ученику поставить номер, за который его запросто могут исключить, признаться в том, что сам помогал ученику его ставить (за это могут и уволить!), а потом еще и обвинить завуча, в том, что это он недоглядел! Могу с уверенностью сказать, что Роман Васильевич – мировой мужик!