Мы с Витькой

Не знаю, чем бы закончилась для меня эта прогулка, но Орешек вдруг резко остановился, присев на задние ноги и высоко вскинув передние. Он упрямо и дико заржал. Я ослабил руки, сжимавшие борт двуколки, перевел дух и тут увидел коренастого мужчину, который держал под уздцы Орешка.

— Ну-ну, дурной, — приговаривал мужчина, ласково похлопывая разгоряченную лошадь по шее, — поросенка испугался! Ох ты, дурак! Гляди, поросенок чуть сам со страху не подох. Что, испугался, сынок? — обратился ко мне мужчина.

— Ага, — едва выдавил я. — У меня еще Витька был…

— Видел я, как он из двуколки сиганул. Должно быть, ударился, прихрамывает.

Я оглянулся и увидел Витьку, ковылявшего по дороге к нам. Он держался рукой за правое бедро, а перепачканное в грязи лицо выражало страдание.

— Откуда вы? — спросил мужчина.

Мы не сказали гордо — москвичи, а тихо ответили:

— С мельницы…

— А-а, — протянул мой спаситель и добавил: — Вам, я вижу, теперь одним обратно не доехать. Сенька! Поди-ка сюда! — крикнул он, повернувшись к дому, возле которого мы находились.

Через минуту-две из калитки появился стриженый мальчишка нашего с Витькой возраста, в желтой майке, выцветших синих трусиках и босиком.

— Что, папаня? — обратился он к мужчине, не без удивления оглядывая нас.

— Проводи-ка ребят до мельницы, а то у них авария получилась. Да разом и деда Никанора навестишь…

— А частокол как? — спросил Сенька.

— После, сынок, доделаешь. Помоги ребятишкам, — сказал отец, передавая мальчику вожжи.

Скоро мы втроем катили на двуколке к мельнице. Сенька управлял уверенно. Он чуть трогал вожжами и строго понукал лошадку, и та послушно трусила по дороге. Мы немного успокоились. Витька перестал держаться за бедро и мученически морщиться, а я рассказывал Сеньке обо всем случившемся. Я, правда, еще побаивался, что мальчишка поднимет нас на смех за историю с поросенком, но Сенька, наоборот, очень серьезно ко всему отнесся:

— Хорошо, что батька тут случился, а то бы и вам плохо пришлось, да и лошадь ноги могла поломать. Разве можно вожжи бросать!

Так у нас и пошел разговор. Мы охотно рассказывали о себе, а Сенька — о себе. Он тоже, как и мы, перешел в шестой класс.

Его отец — колхозный бригадир. Во время каникул Сенька никуда не уезжал, а помогал отцу по хозяйству, работал в горячую пору в колхозе. Сейчас он был занят ремонтом частокола.

— А то куры все гряды поразвалят, — закончил он.

— Сеня, — попросил я, — ты ничего не говори об этом случае, а то нам попадет от Василия Никаноровича.

— Чего мне рассказывать, — просто ответил Сенька.

— А если спросят?

— Кто спросит?

— Ну, а почему ты приехал с нами?

— Я часто на мельнице бываю. Мы с дедом Никанором по рыбной части друзья.

Наше возвращение ни у кого не вызвало особых расспросов. Василий Никанорович, ожидавший на крыльце, уже совсем готовый в дорогу, только бросил нам короткую сердитую фразу. Он быстро попрощался с матерью, с отцом, вскочил в двуколку и укатил по лесной дороге, Сенька, перекинувшись с дедом Никанором несколькими замечаниями по поводу клева рыбы, отправился вместе с нами купаться.

8. РЫБАКИ

Наш новый приятель иногда появлялся на мельнице. Однажды пришел он, чтобы сводить нас на рыбалку, показать места, где можно, по его выражению, «за часок надергать на уху». Осмотрев наши удочки, он заявил:

— По нашей реке не подойдут.

— Почему? — удивились мы, уверенные в качестве лесок, купленных в рыболовном магазине на Неглинной улице.

— Вода у нас быстрая, грузило надо потяжелее, да и удилища неплохо бы заменить…

Мне и самому удилища не нравились, — по спешке срезали мы в кустах на берегу первые попавшиеся прутики. А у Сеньки удилище тонкое, длинное, из сухой крепкой березы.

Заметив мой взгляд, Сенька предложил:

— Займись пока грузилами, а мы с Витькой пойдем поищем удилища. Раньше у деда Никанора в сарае под крышей такие были, что во всей округе не найдешь.

— А грузила как сделать? — спросил я.

Сенька поискал в кармане и подал несколько крупных дробинок.

— Возьми, — показал он рукой на дедов топор, лежавший у крыльца, — расплющь дробинку, вот тебе и грузило.

Ребята ушли в сарай, а я принялся за дело. Положив дробинку на жернов, ударил по ней обухом. Однако на шероховатой поверхности она не желала расплющиваться ровно. Я перенес дробинку на небольшой камень. Камень был гладкий, но неровный, и дробинка скатывалась, как только я переставал держать ее пальцем.

Кое-как я приготовил два грузила, а на третьем просчитался, и удар пришелся по пальцу. Слезы брызнули из глаз, я сунул палец в рот и громко застонал.

— Разве так делают? — услышал я укоризненный голос Сеньки.

Ребята вернулись с чудесными удилищами, но я не мог ничего сказать, так как палец все еще был у меня во рту. К физической боли прибавилось чувство стыда, Когда я увидел ловкие движения Сеньки. Он взял топор, воткнул его в лежавшую тут же плаху так, что обух принял горизонтальное положение. Потом он положил на обух дробинку, поднял тут же небольшой камень и, несколько раз легко ударив им, получил из дробинки ровный кружок для грузила. Так просто!