— Я вернулся, — произнёс он своим приятным низким голосом. Она внимательно посмотрела в его карие, немного печальные глаза. В них было всё, что приобретает человек в жизни, но больше всего там было любви к ней.
— Я люблю тебя, — он продолжал смотреть ей прямо в глаза.
— Я знаю, — тихо ответила она, и сердце её сжалось от счастливого предчувствия конца стольких лет ожидания этого самого главного в её жизни мужчины.
Он увидел в её глазах всё то, что пытался рассмотреть много лет назад, поэтому просто сказал:
— Тогда пошли, — и протянул ей руку.
— Пошли, — тихо сказала она и отдала ему свою руку.
Он бережно, но крепко взял её за руку, и они пошли, теперь уже вместе и навсегда.
Разорванный атом. Рассказ очевидца
Свою офицерскую службу я начинал на дизельной подводной лодке. 9 августа 1985 года, я заступил на дежурство по кораблю. К этому времени я стал уже командиром ракетной боевой части и представление о присвоение мне очередного воинского звания — старший лейтенант находилось в штабе Тихоокеанского флота. Таких лейтенантов, в те времена, называли — страшный лейтенант. Дело в том, что офицер, прослуживший на флоте 2 года и ожидающий свою третью звёздочку на погоны, считался офицером знающим службу, способным самостоятельно выполнять все поставленные перед ним задачи и поэтому пользовался заслуженным авторитетом и у командования, и у матросов.
В 18.00 я отправил команду на береговую базу. На пирсе я встретил однокашника по училищу. Мы немного поболтали и договорились встретиться после отработки дежурной службы, то есть в районе 22.00, посидеть вспомнить беззаботные курсантские годы. Отработав задачи по борьбе за живучесть с дежурной службой, я поднялся по пирс. Однокашник уже ждал меня еще с одним страшным лейтенантом с ПКДС. Мы зашли к нему в каюту и проговорили почти два часа, вспоминая самовольные отлучки, рейды в студенческие общежития, и т. д. Страшные лейтенанты могли себе уже позволить за дружеским ужином по 50г. шила (флотского спирта). Вернулся я за полночь, проинструктировал вахтенного в центральном посту и пошёл спать с мыслями, что завтра суббота, значит, кроме большой приборки на корабле никаких других мероприятий не намечалось.
На следующий день в 09.00 на лодке началась большая приборка. Весь экипаж находился внутри прочного корпуса. В районе 12.00 я находился в своей каюте и писал какие-то бумаги. Внезапно лодку весом в несколько тысяч тонн подбросило, раздался сильный взрыв. В ту же секунду я уже взлетал на мостик с мыслью, что взорвались кислородные баллоны на соседней лодке. Однако на мостике я увидел, что дым идёт с другой лодки по другую сторону пирса метрах в 40 от нас. Очень бледный верхний вахтенный, стоявший возле входа в рубку, показывал мне на воду и что-то мычал. Присмотревшись, я увидел оторванную верхнюю часть человеческого тела. О том, что это радиационная авария я понял, когда увидел, как рабочие с ПКДС бросились бежать с пирса. Внимательно осматривая пирс и соседние корабли, я увидел везде куски и кусочки человеческих тел. Я понял, что обстановка гораздо серьёзнее, чем можно было предположить, поэтому приказал всей команде немедленно спуститься в лодку и задраить все люки. Затем на пирс прибежали аварийные команды с соседних кораблей, естественно, без спецодежды. Одним из офицеров с ПКДС, в руках которого я увидел дозиметр, аварийные команды были отправлены обратно. Чувство опасности начинало медленно закрадываться в душу. Радиация, как известно, не имеет ни запаха, ни цвета. Что бы не подвергать этой опасности экипаж, мной было принято решение отправить команду на береговую базу. Дело в том, что лодка на которой произошёл взрыв была атомной и экипажам дизельных ПЛ запрещено принимать участие в борьбе за их живучесть. Команда убыла, я, и моя вахта естественно остались нести службу.
Через некоторое время на пирс прибыл командир лодки, я доложил ему об обстановке и предпринятых действиях. Он похвалил за своевременность отправки команды на базу, и со словами: «Ладно, смотри тут, следи за обстановкой, береги людей, на рожон не лезь, сменим при первой возможности, морем, берег уже грязный» — удалился. Мы остались нести службу. Вахту я загнал вниз, разрешив подниматься на мостик, на перекур, по одному. Прочный корпус лодки, 22мм легированной стали надежно прикрывали матросов от радиации. Сам я расположился на мостике в кресле командира, наблюдая за происходящим, под прикрытием лёгкого корпуса, это около 4мм обычной стали.
Пожар на аварийной лодке усиливался. На пирсе появились аварийные команды, полностью экипированные для работы в зоне радиоактивного заражения. Начались замеры уровня радиации. Дозиметристы измеряли уровень радиации останков, и из их разговоров я понял, что он очень большой. Через некоторое время пошёл дождь, который собственно и помог избежать очень сильного радиоактивного заражения местности. По приказу начальника технического управления флота, мы отдали на аварийную лодку весь возможный запас АСИ (аварийно спасательное имущество).