Мы - силы

Он нисколько не изменился в лице, когда над близким лесом заметил идущий на него большой корпус вертолета, он просто плавно нажал на курок. Один выстрел. Еще один. Еще один. Он стрелял так, как учили его ребята из роты Ханина. Выстрелил, прицелился, выстрелил. Не тратя лишние патроны на крутость шумного и бесполезного огня. Не стараясь запугать противника, чтобы он голов не показывал… сейчас была одна цель и один стрелок. И потому выстрел, прицел, выстрел. Вот звонко зашумели очереди автоматов сопровождения. Вот раздались крики командира, чтобы кто-нибудь выстрелил из гранатомета. Не попасть так, напугать пилота. А вертолет все надвигался на две машины, замершие на обочине. Одна из подвесок вертолета окуталась дымом, и все у Дениса внутри сжалось до боли. Сердце буквально сбилось с ритма, когда разум осознал, что вертолет пустил ракету. Но мальчик не двинулся с места, он все так же прицельно стрелял по лупоглазой кабине вертолета. Ракета пролетела всего в трех метрах над головой Дениса, чуть оглушив его. В следующий миг она взорвалась метров за пятьдесят сзади него, не причинив ни мальчику, ни автобусу никакого вреда. А Денис продолжал стрелять, уже не обращая внимания, почему он стреляет так, а не иначе. Почему должно слиться перекрестье. Почему надо сдерживать дыхание. Почему надо плавно давить на курок. Он стал словно автомат, что имел только одну задачу – качественно класть пулю за пулей, разбивая плексиглас кабины. Вертолет так никуда и не свернул. Он пролетел над дорогой с машинами и вломился в тот лес, в который еще недавно Денис водил мальчиков по их нужде. Сломав несколько сосен, вертолет взорвался и опал пылающим шаром в подлесок. Денис опустил автомат, но так и не отводил жесткого взгляда от места, где, казалось, сам ад вырвался из земли, поджигая мокрые сосны и кустарник.

От созерцания подбитого вертолета его оторвали только радостные крики чуть ли не ему в ухо и чьи-то жесткие, даже болезненные объятия. Потом он увидел перед собой счастливое, но со слезами лицо Алины, что попеременно оборачивалась то на пламя, то на него, Дениса, и только тогда он пришел в себя. Командир взвода охранения разжал объятия и опустил мальчика на землю. Теперь уже Алина обняла его и сказала, чтобы все слышали:

– Наверное, Антон просто знал, что тебя надо с нами отправить.

Начальник сопровождения сказал, тоже радуясь:

– Да, пацан, если бы не ты, этот… бы нас с двух залпов тут бы и похоронил.

Денис механически поставил автомат на предохранитель и, закинув его на плечо, хлопая часто ресницами, словно собирался заплакать, посмотрел в мокрое лицо Алины.

– Нам надо ехать… – тихо сказал он. – Нам надо очень быстро ехать.

И путь, длиною в жизнь, мы проходили за мгновенье.

Часть десятая

1

На удивление яркое и солнечное утро встретило всех, кто выжил в вечерней и ночной мясорубке. Антону и другим дали выспаться до одиннадцати утра. Их не трогали, не будили, старались рядом не ходить. И они спали. Двенадцать человек, что ранеными и изувеченными вытащили из-под завалов окончательно обрушенных домов.

У Антона была перебита рука, и арматурой ему прошило ногу, повредив артерию. Он должен был умереть от потери крови, но его вытащили, перетянули ногу, плотно перебинтовали руку, вкололи обезболивающее и после отправили на койку, где он окончательно провалился в беспамятство. Остальным тоже оказали скорую помощь. И их под охраной так же оставили в палатке дожидаться своей участи.

Но все хорошее заканчивается, и в одиннадцать часов их разбудили толчками и окриками. Антон еле разлепил опухшие глаза, но о том, чтобы подняться, не могло быть и речи. Ему помогли двое боевиков. Они вынесли его из палатки и усадили на осколок бетонной плиты. Скоро палатка опустела, и все измученные ополченцы сидели на строительном мусоре, наслаждаясь странно ярким солнцем. Было холодно. Но свет, льющийся с неба, как-то странно компенсировал сырость и промозглость земли. Думая о том, что Алина уже должна быть далеко, Антон с усмешкой вспоминал молчание Ханина и его признание, что он не придет на помощь. Нет, Антон не злился. Это было правильно. Он никогда не понимал тех, кто ради горстки народа рисковал дивизиями. Морально оправдано, да… но логикой нет. Антон, как и многие в то время, стал рассуждать, уже только опираясь на рациональность. И, следуя этой логике, он понял, что их не оставят в живых. Их наскоро зашпаклевали и дали выспаться, только чтобы устроить показательную казнь. Хотели бы оставить в живых, дали бы настоящих хирургов, что их зашили бы по-человечески. А так… просто, чтобы концы не отдали раньше времени. Антон единственное о чем жалел, что не сможет стоять, когда его будут расстреливать. Перетянутая нога не гнулась и вообще не чувствовалась. Опираясь на нее, он даже боли-то не чувствовал. Но и стоять не мог. Сразу валился обратно на осколок бетонного блока.