Мы спасаем попаданцев

В глазах темнеет, дождь капает на лицо, Денис весь в грязи и мокрый до нитки, а на горло все сильнее давит винтовка. Глаза Бобрика полны ярости и ненависти к фашистским захватчикам. «Какой же он молодой, — думает Фадеев, глядя на парнишку старающегося удушить его. — И ему довелось пережить все это в живую! Бедняга! Он никогда не будет прежним». Денис упирается в винтовку, тело машинально вспоминает уроки джиу-джитсу. Верхней частью туловища он делает легкий подъем, упор на носки, таз вверх — паренька откидывает в сторону. Не теряя ни секунды, Денис запрыгивает на него сверху — удар в солнечное сплетение и второй легкий ладонью в горло, чтобы больше и не думал рыпаться.

— Бобриков, твою мать, — Денис хватает паренька за ворот гимнастерки и орет тому прямо в лицо, — я из будущего, я прибыл, чтобы вытащить тебя из этого дерьма! Мать твою!

В обезумевших глазах мальчишки на секунду проступает понимание и осознание. Денис разжимает хватку и вдруг бац! Мощный пинок сапогом по ребрам, Фадеев отлетает в сторону и над ним нависает очередной советский штрафник — ни автомата в руке, ни винтовки, зато острая заточка поблескивает серебром.

— Ща-а… немчик, я те глазки-то выклюю, — ухмыляется штрафник, явно из бывших зеков, и бросается на Дениса.

Фадеев успевает перехватить его руку как раз вовремя, но бывший зек наваливается всем телом и острие заточки медленно, но неуклонно приближается к зрачку Дениса. Вот оно уже в нескольких сантиметрах: блестит, зек ухмыляется, взгляд дикий, улыбка кривая, с неба льет дождь, вокруг стреляют и кричат…

И снова бац! Кто-то ударяет штрафника прикладом в висок, и того откидывает в сторону. Фадеев смотрит на спасителя — огромная фигура Игорька возвышается над ним, здоровяк улыбается:

— Вижу, я как раз вовремя?!

Денис с благодарностью кивает.

— Бобриков, — он кивает на мальчишку, тот лежит в грязи и еле дышит.

— Понял. — Игорек подымает Бобрикова с земли и легким движением руки вскидывает его себе на плечо. — А теперь убираемся отсюда!

Здоровяк протягивает Денису руку, тот обхватывает ладонь.

— С радостью.

«Сегодня напьюсь, как свинья», — думает Денис, последний раз окидывая взглядом фашистский окоп и десятки человеческих трупов, где русские, где немцы уже не разобрать, все в крови и грязи. От запаха пороха невозможно дышать. Раздаются выстрелы, крики, ругань, с неба льет проливной дождь.

* * *

Над Теотиуканом уже давно взошло солнце. Оно коснулось великих храмов Кецалькоатля, Яхуало и Закуала, прошло Дорогой Мертвых мимо домов и хозяйственных построек ацтеков, любовно прикоснулось к самому огромному зданию Южно-Американского континента — Пирамиде Солнца, и двинулось дальше по городу, где рождаются боги, чтобы приковать свой взор к Пирамиде Луны. Ведь даже солнцу стало любопытно взглянуть на то, что сейчас готовилось произойти на вершине пирамиды.

Жители Теотиукана тоже все, как один, собрались на Площади Луны: в нарядных набедренных повязках, украшения в носах и ушах, головы в перьях. Лица устремлены вверх, к вершине Пирамиды. Ступени тянутся ввысь, по ступеням расставлена стража: воины-орлы в стеганных хлопковых доспехах, украшенных перьями и в огромных шлемах в виде птичьих голов, и воины-ягуары в шкурах диких кошек поверх тел, в руках щиты, копья, у некоторых макуауитли — деревянные мечи с лезвиями из обсидиана — страшное оружие, сделанное не для убийства, а для того, чтобы рвать плоть, лишать противника сил сопротивляться и брать его в плен, для особых целей. Как раз таких пленных нынче было достаточно, достаточно для великого праздника и услаждения ненасытного Кецалькоатля.

— Кецалькоатль!

— Кецалькоатль!

— Кецалькоатль!

Ацтеки, как завороженные, словно в трансе, скандируют имя своего владыки, призывают к началу праздника и жаждут видеть великого бога.

А на вершине пирамиды уже все готово. Из тени выходит сам Кецалькоатль — великий Пернатый Змей. Черты его разительно отличаются от низкорослых индейцев: он высок, широкоплеч, на лице русая борода, а глаза голубые. Облачен Кецалькоатль в набедренную повязку и плащ из цветастых перьев, а во всю грудь татуировка змеи, раскрывшей пасть, обнажившей клыки и выпустившей раздвоенный язык. Пернатый Змей разводит руки в стороны, и толпа на Площади Луны взрывается ликующим криком:

— Кецалькоатль!

— Кецалькоатль!

— Кецалькоатль!

Пернатый Змей довольно улыбается. Делает знак рукой, и жрецы за его спиной ведут первого пленного — молодого обнаженного индейца с бегающими глазками. Упирающегося юношу укладывают на алтарь, один жрец держит его руки, другой ноги, глаза паренька наполнены страхом, с отчаянием он взирает на кровавого бога. И бог доволен этим — видеть неподдельный ужас в глазах своей жертвы, что может быть прекрасней?! Кецалькоатль улыбается, оглядывая восхищающийся им народ, преданных воинов, сохраняющих невозмутимое спокойствие и гордо взирающих на толпу. Лишь один воин-ягуар посмел бросить взгляд на жертву, но тут же отвернулся, будто в смущении.

«Зелен еще», — усмехнулся про себя Пернатый Змей.