И вот огонь артиллерии прекратился. Все поле в дыму, дождь льет как из ведра, пар уходит к небу, дым рассеивается. Вдалеке раздается гул голосов, слов не разобрать, но ясно, что это клич наступления, что-то вроде «За Родину! За Сталина!». Дождь продолжает лить, заглушая тысячи бегущих к окопам ног, слышно лишь бульканье. И вдруг – вспышка! Бах – взрыв! Один, второй! Это не уничтоженные артиллерией мины взрываются под ногами штрафников! Крики становятся громче. Дождь продолжает лить, рассеивая последние клубы дыма. Впереди становятся видны приближающиеся фигуры советских солдат. Бах! Очередная мина разрывается на поле, штрафники падают наземь, кто-то бежит назад… Выстрелы… крики… Заградотряды вступают в действие, добивая дезертиров, улепетывающих с поля боя. Новые взрывы, новые душераздирающие крики и очередные выстрелы. Дождь продолжает лить.
Сердце Дениса обливается кровью. Смотреть, как бессмысленно подрываясь на минах или от пуль заградотрядов гибнут соотечественники, невыносимо. Денис отворачивается от поля боя и оседает наземь. До того как штрафники достигнут окопов, еще есть время, а смотреть на то, как умирают предки-соотечественники, не щадя живота своего, защищавшие родину, выше его сил. Он закрывает глаза и твердит себе, что «все это уже было, этот бой уже был, в далеком прошлом, и ничего уже не изменить». Нет, изменить, впрочем, можно, но делать этого нельзя! Поэтому остается только смотреть на все это или не смотреть. Денис прижимает к груди «шмайссер» и с закрытыми глазами начинает делать то, что он не делал никогда в жизни. Он начинает молиться. Молиться, чтобы все эти ужасы закончились как можно скорее. Тыр-тыр-тыр-тырррр… – загудели фашистские пулеметы и автоматы, а это значит, что штрафники миновали минное поле и остатки их вот-вот хлынут в окопы.
– А ну, стреляй! – раздался рев командира в самое ухо Дениса, и сильная рука вздернула его за шиворот.
– Так точно, – пролепетал Фадеев, естественно, по-немецки. Речевой чип, приклеенный на пластырь кожного цвета к горлу Дениса, работал безотказно, и, что бы он ни говорил, все выходило на идеальном немецком с берлинским произношением.
Денис глядит поверх окопа. Штрафники приближаются: гимнастерки мокрые, кое-где грязные, у некоторых разорваны, у некоторых в крови. Лица злые, полные ярости и ненависти, бегут, орут, стреляют вперед без разбору, только бы не дать фашистам повысовывать бошки из окопов. У большинства штрафников в руках старые, еще принятые на вооружение в далеком 1891 году, винтовки Мосина, старые, но надежные, и лишь у единиц пистолеты-пулеметы Дегтярева образца тридцатых, даже еще не легендарные ППШ – такие новинки только для регулярной армии, а никак не для пушечного мяса. Казалось бы, куда против «шмайссеров» и пулеметов типа MG-42, словно коса по сухой траве выкашивающих солдат.
Тыр-тыр-тыр-тырррр… Фашистские пулеметы MG-42 продолжают кровавую песню. Из стволов вырывается пламя, раскаленные гильзы летят в сторону, советские солдаты гибнут десятками. Но не отступают и, как озверевшие, прут на окопы. Один из штрафников вздергивает руку, в руке граната, он срывает чеку и кидает ее в сторону окопа. Тр-р-р… Автоматная очередь прошивает беднягу насквозь, окровавленный, он падает на сырую землю, а граната летит. Бах! Вспышка, огонь, крики, невыносимо пахнет порохом. Пулеметчик подорван. Советские солдаты ликуют и наступают еще яростней.
– Стреляй! – кричит в самое ухо Дениса командир.
И Денис стреляет из «шмайссера», поскольку ничего другого не остается. Пусть патроны в его автомате и холостые, но даже такими стрелять по защитникам Родины горько.
Совсем близко слышен свист пули, выпущенной из винтовки Мосина. Стоящий рядом с Фадеевым немец падает, в каске с символикой СС дырка, взгляд отсутствующий, по лбу стекает струйка алой крови. «Кажется, это тот самый весельчак, что сделал каску для Гризлика», – вспоминает Денис.
Пули продолжают свистеть. Совсем рядом, в считаных сантиметрах, они пролетают мимо Дениса, но ни одна его не задевает. И это не провидение, не защита высших сил и даже не судьба, это аура, искусственная аура, созданная уклонителем магнитной силы, искажающим траекторию пуль вблизи объекта, его носящего. Полезная вещь, но только против пуль. А вот гранаты…
Бах! Взрыв совсем рядом. Фадеева отбрасывает на дно окопа, сверху сыплется сырая земля. Денис сплевывает, на лицо падают капли проливного дождя, в голове гудит, в ней полная карусель. Он разжимает веки: советские солдаты, словно в замедленной съемке, спрыгивают в окопы, кричат, стреляют, но кино становится немым – слух временно потерян. Что-то липкое и горячее стекает по виску, Денис проводит ладонью – кровь. Он медленно поднимается, карусель в голове продолжается. Окопы уже заполнены штрафниками, идет перестрелка.