Мы – сталкеры. В прицеле неведомого. Авторский сборник

– Макс, это означает всего лишь, что приемник-передатчик телепорта, установленного на Эм-Ка-Эс, полон нового мусора из иной галактики. – Фарт провел рукой по голове и брезгливо отдернул руку от «ирокеза». – И что теперь все на станции должны бросить запланированные дела и приложить максимум усилий, чтобы побыстрее отправить прибывшую мерзость на Землю. В то место, которые ты называешь Полигон, в Чернобыль или…

– Или в одну из тех аномальных зон, которые, как метостазы по телу, распространяются по планете, – закончил за него я, уловив основной посыл.

– Макс, тебе, возможно, неприятно это будет услышать, но… Турок провел исследование, вскрыл секретные архивы… Так вот он выяснил, что те люди, которые провели продолжительное время в аномальной зоне… Ты слушаешь меня, Макс? – Фарту не понравилось, что я отвернулся от него.

– Они изменяются, дружище, они все изменяются… – Я вспомнил о своих родителях, которые зачали меня в ЧЗО. – А их дети… Их дети рождаются…

Язык не поворачивался озвучить очевидное. То, что и так знал все эти годы. То, что пугало меня, когда я находил в себе смелость думать об этом.

– Они рождаются мутантами, Макс. Они не люди. И если мы будем медлить, вся Земля станет одной сплошной свалкой-зоной, а людей не останется, их заменят мутанты, приспособленные для обитания в новых условиях. Мы – человечество – мутанты. Так обстоит дело. Неужели ты этого хочешь?

Меня опять мутило, но я все равно двигался за стремительным Савой, который на МКС чувствовал себя куда лучше, чем ихтиозавр в море Юрского периода. Но ладно самочувствие, это мы переживем. Хуже было то, что я не знал, как ответить Савелию Фарту. Согласно его классификации: Макс Край – самый настоящий мутант, хоть внешне и незаметно. И мой сын тоже мутант, потому что он стал результатом нашей с Миленой любви в ЧЗО. Причем Патрик вообще у нас мутант во втором поколении. Был мутантом… Отличным таким маленьким мутантиком… Я едва сдержал слезы. Тут нельзя всхлипывать и размазывать сопли по роже, потому что слезинки так и будут порхать без крыльев по отсекам и блокам, пока не угодят в какое-нибудь оборудование, стоящее пару миллионов, и не закоротят его.

Мое молчание Фарт принял за категорическое согласие, поэтому, выглядывая из-за баллонов с БОВ «Гремлин», бодрым тоном заявил:

– Макс, мы обязаны спасти планету уже сейчас, пока не поздно, а для этого нам придется действовать решительно! Без сантиментов!

«Будто с тех пор, как троица без приглашения заявилась ко мне на кухню, мы только и делали, что в бирюльки играли», – хотел сказать я, но промолчал.

А Сава меж тем продолжил свою зажигательную речь:

– И у нас больше нет времени на разговоры! Скоро экипаж размотает трубопровод для перекачки! Мы должны все сделать до того, иначе может произойти непоправимое!

Я не стал выяснять, что он имеет в виду, говоря о непоправимом, потому что поверил Саве. Фарт знал, о чем говорил. И потому, запрещая тошноте взять вверх над моим измученным телом, я помчался вслед за героем космоса.

Это был самый настоящий «бег» с препятствиями. Мы хватались за поручни, за кабели, за все, за что можно ухватиться, и мощным рывком посылали наши тела вперед. У Фарта получалось безукоризненно, а я вот то и дело врезался в стены, снося предметы, закрепленные на них. От этих ударов мои плечи, спина и конечности покрылись синяками, а на башке вспухло с десяток шишек. Но я уже вошел в то боевое состояние, когда на такие мелочи просто не обращаешь внимания. Врезаясь в очередную переборку, я накачивал себя: «Макс, если то, за что идешь в бой, тебе дорого, как сама твоя жизнь, как жизнь и счастье твоих родственников и друзей – сражайся, даже когда нет ни малейшего шанса на победу! Мудрецы, умеющие взвешивать “за” и “против”, и, учитывая обстановку, отступать, умирают точно так же, как и те, кто не сдался. Да, позже. Но все-таки умирают! А тебе уж точно не хочется жить вечно!»