Мы строим дом

Саня взваливает на плечо бревно и добродушно сокрушается, что его -орла и тамбовского волка -- так быстро окрутила какая-то ленинградская пигалица. "Я тогда и глазом моргнуть не успел", -- Саня разворачивается -мы с Феликсом едва успеваем пригнуться.

-- Идиот! -- ворчит Феликс, выпрямляясь. -- Чуть родню не зашиб. Бугай тамбовский...

С Тамбовом у нас, можно сказать, кровная связь. И Молодцов не обижается на бугая. Тем более ни на бугая, ни на волка он ни с какой стороны не похож. Просто крепкий парень.

-- Нечего стоять, разинув рты. -- Молодцов только сейчас догадывается, в чем дело. -- Никакого понятия о технике безопасности...

В Тамбове родилась наша мать. Отец приехал в Тамбов, женился на ней и увез в Ленинград. Через много лет история некоторым образом повторилась. Родилась Надька, она выросла, приехала в Тамбов, чтобы ухаживать за заболевшей тетей, и пошла в аптеку. Там ее увидел Молодцов -- он покупал бодягу после первенства города по боксу. "Ничего себе, -- подумал Молодцов, -- какая симпатичная". И выследил, где она живет. Они поженились и приехали в Ленинград.

Отец попал в Тамбов в смутном восемнадцатом году, когда немцы в островерхих касках шли на Петроград, а Красная Армия только создавалась. Он попал туда вместе с парголовским детским домом, в котором его мать служила воспитательницей. Их эвакуировали.

Отец подрос, стал работать репортером "Тамбовской правды" и безрезультатно ухаживать за дочкой заведующего губернской химической лабораторией -- Шурочкой Бузни.

Отец ходил в обмотках, галифе и трофейном френче, из кармана которого торчали остро заточенный карандаш и блокнотик.

Профессор Бузни был почетным гражданином города Тамбова. В конце века он окончил Киевский университет со степенью кандидата естественных наук, был замешан в революционных волнениях, но образумилсяи тихо осел в провинциальном Тамбове.В его саду росли диковинные растения, подаренные Иваном Мичуриным.

Профессор был широк в кости, лобаст, носил густую черную бороду и разъезжал по провинциальному Тамбову на велосипеде с огромным рулем и широкими шинами. Да! Еще он носил пенсне и шляпу.

В двадцать первом году буржуйский вид профессора насторожил молодого чекиста, прибывшего из Москвы для борьбы с остатками антоновских банд, и он сгреб владельца иностранного велосипеда в кутузку, надеясь немедленно выяснить, в пользу какого государства тот шпионствует. Это предполагалось сделать по марке велосипеда.

Мой будущий отец, который в тот день подбирал в Чека материал для газеты, был привлечен в качестве эксперта. Его попросили прочесть иностранную надпись на эмблеме велосипеда. И он, узнав и велосипед, и его владельца, прояснил обстановку. Профессор лишь угрюмо молчал и метал огненные взгляды из-под широких полей шляпы.

В тот же день молодой репортер был приглашен к профессору на чаепитие и представлен как спаситель. Все домочадцы воспели хвалу юному, но отважному газетчику, спасшему главу семейства от нелепого обвинения. Все, кроме младшей Шурочки, которая сдержанно пожала руку своему тайному воздыхателю и в продолжение всего вечера делала вид, что они не знакомы.

Угощая молодого газетчика чаем, профессор Бузни, конечно же не подозревал, что сидит за столом со своим будущим зятем. Все три его красавицы дочери уже были посватаны за достойных людей, и только тревожная обстановка того лета мешала сыграть свадьбы. Шурочка была посватана за умницу-студента и со дня на день ожидала его приезда из Москвы на каникулы. Не мог профессор подозревать и того, что Шурочка, выйдя замуж за того студента, вскоре разведется и с годовалым сыном Львом на руках уедет с этим репортером в северную столицу, и у них родится еще семеро детей, младший из которых через полсотни лет подарит самовар, за которым они теперь пьют чай, своему венгерскому другу.

Знай все это бородатый химик, он немедленно бы турнул моего отца из дома. Шутка ли! Какой-то будущий разгильдяй-внук отправит семейную реликвию в Австро-Венгрию!

Он, конечно, задал бы перцу и мне. Но наши с дедом жизни не уложились на один отрезок времени. Он умер за семнадцать лет до моего рождения.

На нашем участке и поныне цветут редкостные тюльпаны из мичуринского уголка дедовского сада. Они пахнут, как это ни странно. Изрядно измельчавшие, они выдыхаются, как духи в открытом флаконе, но еще пахнут.

Мы строим дом. Заодно узнаем простые истины. Например:

1) копать траншею под фундамент значительно труднее, чем рисовать ее на бумаге;

2) замешивать бетон в деревянном коробе дольше, чем считать его объем на калькуляторе. И так далее.

Уже вырыта траншея под фундамент. Ее глубина и ширина напоминают ходы сообщения полного профиля; словно мы собираемся занять круговую оборону вокруг нашей развалюхи и отстреливаться.