"Мы так много сделали и не смогли победить"

Мы едем в центр. Я думаю, видел ли я когда-нибудь столько силовиков в городе. Каждые метров триста — милицейские патрули останавливают прохожих, проверяют содержимое сумок. На каждом перекрестке — грузовики с солдатами. Машины пропускают по одной. Сидя на заднем сидении легковушки, я встречаюсь глазами с военным в балаклаве и отвожу взгляд.

Сегодня «усиление» — оппозиционный канал «Нехта» призвал людей выйти на улицы. На столбах я видел наклейки «Весна, пора вернуть себе город!» — но все боятся. Какие-то студенты вывесили красно-белый флаг из окна БГУ, их тут же повязали. Единственное, что кто-то еще себе позволяет, — посигналить из машины. Раньше за протестные гудки омоновцы выволакивали людей из машины, избивали и арестовывали, а машину разбивали. Теперь просто отбирают права. «Пишут, что двести человек вчера лишили», — говорит Ольга.

Глава 6

Марши

Кирилл, инженер

Первые три дня [после выборов] было очень страшно. Мы понимали, что нас могут убить. Когда стало понятно, что четвертого дня противостояния не будет, я впал в депрессию. Я подумал: вот нас и задавили, вот и все. Полная апатия, никакой веры не было. А на четвертый день [13 августа] вышли девушки на женский марш. Вышли после того, как мы, мужики, ссали, сидели. Просто бессмертные. Какой-то мужик стал раздавать им цветы на переходе и расплакался, и они стали все его обнимать. Я увидел это и тоже расплакался. На контрасте со страхом это были такие сильные чувства!

Саша, художница

Когда был женский марш, идет толпа десять тысяч человек, и каждые десять секунд ты кричишь «Подождем! Подождем!» — ждешь, пока хвост перейдет на зеленый свет. Менты берут нас в кольцо, а толпа начинает визжать этим ультразвуком, который ненавидят мужчины. Они за уши хватаются, и просто детский восторг. Самое обидное им было, когда скандировали: «Вам никто не даст!»

Борис, врач

После 11-го был упадок, я думаю: капец, неужели все так закончится? У меня был день на работе, вечером жена заехала за мной. Мы едем на троллейбусе и видим, что на каждом перекрестке стоят люди с цветами, с шарами, с флагами. И мы на каком-то перекрестке вышли в эту толпу. Хотелось кричать: белорусы, я наконец-то вас люблю! Где же вы были, сука, до этого? (Борис вытирает ребром ладони слезы.)

Федор, музыкант

В воскресенье, 16-го августа, был ядерный взрыв народного ликования. Когда мы вышли к стелле и оказалось, что там стоит тысяч триста. Ты находишься в экстатическом состоянии, какого-то наркотического опьянения. Как незапланированный оргазм, для которого ты ничего не делал.

Прорвался нарыв. Белорусы сами от себя ****** [офигели]. Это для всех явилось полной неожиданностью: оказалось, что народ не такой, а другой. Люди вдруг осознали себя не населением, а гражданами, которые требуют прав и готовы ради этого лезть под пули, под гранаты. Но еще не готовы сами проливать кровь. 

Татьяна, оператор

Была [17 августа] забастовка на МТЗ, когда заводчане пошли к телевидению. Жарища страшная, работяги в резиновых сланцах, робах шли черт-те откуда, с окраины города, шли огромной толпой. Все были возмущены ментовским беспределом, это больше всего людей зацепило. Они же не из интернета узнали, а от чьего-то сына, родственника, соседа — у нас у каждого знакомые избиты. Искали три дня, не могли найти. Были очень искренние эмоции: ну как так можно?

Но никто не хотел драться. Реакция на насилие была у всех однозначная. Ментов и судей у нас всегда не любили — даже в деревнях, мелких городках. Упрек основной, что они дармоеды. Грех для белоруса — это когда ты не работаешь. Ну да, как-то расплодились — но раньше они не проявляли агрессии. А тут оказалось, что у нас есть эшелон, специально подготовленный бить народ, туда людей отбирают, натаскивают. Страшное открытие. 

Борис, врач

23-го [августа] я вернулся в Минск от родителей, выезжаю в центр, еще не понимаю, где люди собираются, немножко тревога и страх. Вдруг вижу, что люди идут колоннами, толпами, с флагами. Запарковал машину неизвестно где, за [рекой] Немигой. А там улица в гору идет. Мне не видно, что там, только слышу гул: уууууууууу. Я не понимаю, что это, никогда такого не слышал. Поднимаюсь на проспект — и вижу нескончаемое море людей. Я не представлял, что столько людей вообще бывает. Было ясно, что мы победили. Все на позитиве, никакой агрессии. Кто может перед таким устоять? 

Ольга, актриса

Воскресные марши, когда выходил весь Минск, — это чудо, которое мы никогда не забудем. Как будто ты в море теплое нырнул. Ты в ласковом море, неглубоко, безопасно. Немыслимое количество людей, которое я не видела нигде и никогда. И это хорошие люди, хорошие! Ты с ними идешь, и тут же играют барабанщики, и все в белом, и несут белые флаги, и это все сияет ослепительно. Такое доброе, такое неагрессивное, такое свежее! 

Татьяна, оператор