Или такая вот история. Одна из наиболее острых проблем иммиграции — взаимоотношения отцов и детей, старших и младших. Пишется на эту тему много всякого, но большинство авторов обвиняет прежде всего молодёжь: дескать, не слушаете родителей, оттого и попадаете во всякие неприятности, включая тюрьму. Мне кажется, не всё так просто: отцовско-материнский жизненный опыт далеко не всегда может подсказать детям наиболее правильное решение жизненных проблем. Я вспомнил "войну", которую годами вёл со своими процветавшими просоветскими и даже прокоммунистическими родителями. "Война" вспыхнула после того, как в шестнадцать лет я постиг подлую сущность советского режима и попытался поговорить об этом с отцом и матерью. Разговоры эти вызвали у родителей панику. Опасались они не только за меня, но в не меньшей степени за собственную карьеру. Отец-писатель и мать-кандидат наук боялись потерять то привилегированное положение, которого достигли в советском обществе. Они были по-своему правы, я — по-своему. Время рассудило нас: папа и мама спокойно и благополучно дожили век на своих дачах, сын же непослушный (я, то есть) всю жизнь оставался упрямым бедняком: тайно писал книги, за которые в ту пору сажали, и дождался того, что кагебешники после обыска вытолкали меня из страны. Я по сей день тем горжусь, что от своих антисоветских взглядов не отказался. Отец же напоследок, не стесняясь, заявил, что рад изгнанию сына из СССР. Так этому упрямцу и надо! Статейка, которую я написал по этому поводу уже в Нью-Йорке, была абсолютно честной и откровенной, но редактор газеты её вернул. Он даже полушутя обозвал меня Павликом Морозовым, дескать, поднимаешь руку на родного отца…. Так что, как видите, уважаемые читатели, дорога журналистская не так гладка, как кажется.
Но есть в нашей профессиональной жизни испытания и похлеще. Я люблю получать письма от читателей. Случаются послания и сердитые, и сердечно-дружеские. Но главный смысл такой переписки для меня — убедиться: писания мои кому-то интересны, полезны, может быть, даже необходимы. Было радостно, например, узнать, что после очерков "Последний час" и "Беда" американский суд постановил предоставить моему герою — тяжело больному российскому гражданину — статус, который разрешает ему оставаться на территории США и продолжать необходимое ему лечение. Время от времени, однако, приходят письма, в которых журналисту указывают:
Попытки некоторых читателей приспособить журналиста к своим собственным нуждам — ещё одна грустная сторона моей профессии. В одном из полученных из штата Охайо я прочитал: "В течение последних трёх лет я исписала более двухсот страниц, повествующих об уникальном случае предательства и подлости в истории еврейской эмиграции. Из-за стыда, растерянности и боязни мести я молчала. Я не знала, к кому мне обратиться…”. Теперь автор письма нашла меня и хочет, чтобы я прочитал двести страниц о том негодяе, который в Советском союзе служил тоталитарному режиму в качестве ответственного работника КПСС и остаётся верен коммунистам по сей день. Но главная суть письма дамы из Охайо оказывается в том, что этот двуликий гад, которого она просит разоблачить, ни кто иной, как её родной брат. Разбираться в семейной сваре я не стал, но подозреваю, что сердитая сестра будет и впредь искать, кому бы из журналистов навязать двести страниц своих разоблачений. Берегитесь, коллеги!