«Мы — там и здесь» [Разговоры с российскими эмигрантами в Америке]

Столь же решительно урывает Константин и свои чаевые. Сначала он стеснялся просить сумму сверх той, что обозначена на счётчике, но сегодня делает это легко. А тех, кто не даёт, или даёт мало, считает своими личными врагами. Среди тех, с кем водителю приходится беседовать в машине, есть, конечно, и достойные люди. Случается, что россиянин-таксист даже упоминает свою полученную на родине учёную степень. Бывало, что растроганные пассажиры даже оставляли ему телефоны университетов и компаний, где он мог бы сыскать для себя более достойную работу. Но и такие встречи не переубеждают моего собеседника в том, что его работа — сплошное унижение. Он с удовольствием вспоминает тот номер журнала "MONEY" ("Деньги"), где приводилась статистика, как ньюйоркцы оценивают социальный уровень тех или иных профессий. Таксист в том списке стоял на предпоследнем месте. Ниже значились лишь уборщики мусора. Продолжая твердить об отвращении к своей профессии, мой собеседник договорился до того, что ему стыдно отвозить маленького сына в школу на своей жёлтой машине; не хочет, чтобы учителя знали, что у ребёнка папа таксист.

Ежедневное 12-14-часовое сидение за баранкой полностью исключает для Константина возможность бывать в театрах, на концертах и даже в гостях. Но одно приятное занятие в служебные часы он для себя всё-таки оставил. В ожидании пассажиров, стоя возле гостиниц или на перекрёстках, он постоянно читает книги, журналы и газеты. Его любимая тема — экономика Америки, любимый журнал — MONEY. Каких-либо практических целей таксист-читатель в связи с такого рода самопросвещением не ставит, но и по радио и по телевидению предпочитает прежде всего экономические передачи. Старая российская школа в душе кандидата экономических наук что-то всё-таки оставила.

…Я не вместил в этот очерк и половины тех сердитых эпитетов, которыми мой земляк наградил свою профессию и самого себя, как таксиста. "Мне стыдно того, чем я занимаюсь", — сказал он в заключение. "Вы имеете ввиду обман пассажиров?" — спросил я. "О, это мелочи! Позорна, унизительна сама профессия. Человек за баранкой — неизбежно деградирующая личность." Я поблагодарил Константина за откровенность и спросил, нет ли у него каких-либо пожеланий по поводу будущего очерка о нём. "Только одно, — последовал ответ, — замените моё имя и фамилию.” Я не стал спорить. Заменил.

2. Глазами врача…

Моими собеседниками в последние недели чаще всего оказывались врачи. Я побеседовал с двумя хирургами, терапевтом, специалистом по сердечно-сосудистым заболеваниям, с зубным врачом и даже педиатром. Нет, нет, я не обращался к ним с жалобами. Со здоровьем у меня всё в порядке. Я искал медиков, в прошлом российских, а ныне американских, чтобы услышать их мнение о профессиональных проблемах, которые возникали у них ТАМ и продолжают беспокоить ЗДЕСЬ. Я спрашивал, как их учили на родине, легко ли было подтвердить свой диплом в Штатах. Хотелось также узнать, как ведут себя на приёме американцы и россияне. Были и другие вопросы, опять-таки не относящиеся к лекарствам и методам лечения, но открывающие каждодневные служебные ситуации человека в белом халате. Удалось сыскать шесть добрых людей, согласных потратить время на беседу с журналистом. Передо мной прошли врачи, прожившие в Соединённых штатах от пяти до двадцати лет, мужчины, женщины, молодые и не очень. Люди попались разные, но при всём том группа эта четко делилась на две категории. Часть врачей говорила о тяготах жизни резко, с раздражением, другие вспоминали профессиональные трудности снисходительно и даже с дружелюбной улыбкой. Эти два четко выявленные характера побудили меня записать наши беседы как разговор не с шестью, а с ДВУМЯ медиками: С Доктором А (оптимистом) и Доктором Б (скептиком). Вот как выглядел этот диалог.

Марк Поповский: Вы получили высшее медицинское образование в бывшем Советском союзе. Как вы считаете, хорошо ли готовили врачей у нас на родине?

Доктор Б. (скептик): До конца понять, как нас учили, удалось лишь добравшись до Америки и сравнив здешнее образование с тамошним. Разумеется, были в каждом институте хорошие и слабые преподаватели. Но окончательная подготовленность выпускника мединститута зависела не только от одарённости лекторов, но и от качества институтских учебников. Их не переиздавали порой по двадцать лет. Теперь я вижу, насколько содержание этих учебников отставало от уровня мировой науки. Это не было случайностью. Даже самые талантливые медики и биологи СССР были лишены свободного контакта со своими западными коллегами, они не знали, чем дышит их наука сегодня. В конце шестидесятых — начале семидесятых нам в институте не преподавали такие науки, как генетика, иммунология и ряд других. Их к этому времени вроде бы уже поносить перестали, но и преподавать не начали. Зато не менее трети нашего учебного времени транжирилось на постижение марксизма-ленинизма и другой политической болтовни.